«Старик Шерфорд» оказался очень знаменитым человеком. В конце семидесятых Стивен Шерфорд, президент музыкального телеканала Си-Эм-Ти, перевернул всю телевизионную жизнь Америки. Я приготовилась к долгому ожиданию аудиенции, но имя Мэтью Вирца, к моему удивлению, пропустило меня к магнату на покое в следующий же вечер. Я ехала в такси по залитому огнями побережью, и чем ближе подъезжала к Лейквуду, тем сильнее в глубине души поднималась тайная волна ожидания чуда. И я не ошиблась…
Мой телефонный собеседник, конечно, переборщил: дом был вполне обыкновенным, если не считать, что от него действительно шло ощущение мрачности. Впрочем, оно тут же развеялось, когда на дорожке меня встретил юноша с черными, как маслины, глазами.
– Отец ждет вас. Вы действительно из России?
– Да.
На втором этаже, по залу с низким полукруглым окном, выходившим на океан, прогуливался красивый высокий старик. Открыто, по-американски, улыбнувшись, он усадил меня поближе к окну и спросил:
– Виски? Чай?
Я попросила чаю, и Шерфорд подал его с таким изяществом и усмешкой бывалого ловеласа, что я подумала: наверное, мало кто из женщин мог когда-то устоять перед его обаянием. Я сделала несколько глотков. Шерфорд молчал, ожидая, пока я начну разговор. Я повторила сказанное по телефону и менее официально добавила:
– Расскажите же, что это за таинственная личность?
– Последний раз я рассказывал о нем далеким-далеким летом в Ки Уэсте… – При упоминании Ки Уэста в нем появилось нечто хемингуэевское. – И тоже молодой женщине… Но зачем вам это? Мэт давно умер, он сам выбрал свою судьбу, правильно ли, неправильно – теперь не важно. И тех, кто любил его, – Шерфорд повернул на худом мизинце тяжелое серебряное, явно женское кольцо, – тоже осталось немного. Можно даже сказать – я один.
– Это не так! – возразила я. – Мне говорил о нем мой приятель, в России. И видели бы вы при этом его лицо!
– Вы, русские, вообще загадка, – мягко усмехнулся Шерфорд. – А здесь… Здесь его не помнят, ибо он промелькнул слишком быстро и не любил Америки. Но он жил не в вакууме… Кстати, судя по вашей пластике, вы имеете отношение к балету?
Я в двух словах рассказала свою историю.
– Значит, и вы, простите мою высокопарность, женщина, познавшая муки творчества и не бросившая любимого дела несмотря ни на что?
– Думаю, что вы правы.
– Тогда зачем вам история никому неведомого и практически ничего не сделавшего мальчика? Своей смертью он создал личность гораздо более сильную, более смелую, принесшую в этот мир несравнимо больше добра.
Я не поняла и вскинула брови, изображая вопрос.
– Я говорю о Патриции Фоулбарт, стоявшей вместе со мной у истоков нашего телеканала. О талантливейшем человеке и блистательной женщине. Вот о ком надо рассказывать в России! А Мэтью Вирц – это, увы, прошлое.
– Но я не собиралась ничего никому рассказывать, меня просили только достать записи…
– А вы все-таки попробуйте понять, рассказать. Вы – женщина, вы – иностранка. Иногда со стороны бывает легче увидеть главное. И потом… в Америке она была звездой, и отношение к ней, сами понимаете, несколько предвзятое. А вы – человек с другой планеты… – Шерфорд сделал глоток виски, и его синие глаза ярко вспыхнули. – Простите. Но, правда, она достойна такой памяти. У меня огромный ее архив, письма, и, казалось бы, кому как не мне писать о ней. Но я не могу – не имею права. А рассказать о ней вам, – о ней и о нем – я готов прямо сейчас. Только пойдемте лучше к воде, там легче дышится…
…Просьбу Юрки Трифонова я выполнила: привезла и сингл с «Кошкой», и копии уникальных записей с телевидения Трентона. Но когда я рассказала ему историю женщины, которой восхищалась вся Америка семидесятых и о которой я уже тогда начала писать роман, реакция соседа была совершенно неожиданной:
– Да она же настоящая стерва!
О том, прав он или нет, судить Вам, мой читатель.
Полина Поплавская
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Спелый октябрьский день освещал неярким, но теплым солнцем идущую по главной улице Трентона девушку. И возможно, ее трудно было бы отличить от множества других девушек – те же аккуратно потертые «ливайсы», подчеркивающие узость бедер, та же бесформенная футболка, те же падающие на плечи гладкие волосы – если бы не сияющее лицо, открытое, как казалось, всему миру…
Помахивая, словно крылом, сплетенной из замшевых полосок сумкой, девушка свернула на юг, к новым кварталам у реки. Прохожих стало меньше, а воздух чище. Лицо девушки с каждым шагом расцветало, как пригреваемый солнцем цветок. Несколько встречных прохожих остановилось, с любопытством оглядывая летящую фигурку. Впрочем, к этому Патриция Фоулбарт, ведущая музыкального канала телевидения «Гранада» в Нью-Джерси, уже привыкла. Или, вернее, заставила себя не обращать внимания, поскольку любопытствующие взгляды, а порой и прямо-таки откровенные возгласы на работе просто-напросто мешали, а вне ее – раздражали. Патриция слишком любила свою работу и уважала собственный труд, чтобы размениваться на реакцию обывателей. Тем более что ее, англичанку, до сих пор коробила детская непосредственность американцев, не говоря уж о том, что она вообще сомневалась в их культурном уровне. Словом, Патриция всегда держалась немного отстраненно, что вызывало, пожалуй, еще большее любопытство.
Но сейчас она и просто не видела ничего вокруг, ибо шла домой сообщить возлюбленному новость, которую в первый раз всегда так трудно выговорить, – у них будет ребенок! Пат специально оставила машину на студии и пошла домой пешком, чтобы отодвинуть счастливую минуту и вдоволь насладиться ее предвкушением. Но когда до поворота на Честер-стрит осталось буквально несколько шагов, Патриции вдруг стало страшно… Нужно было разобраться в своих чувствах. Она решила посидеть в сквере, откуда как раз был хорошо виден их дом.
Сквер, который учащиеся местного колледжа выбрали местом своих прогулов, всегда выглядел, как праздничный стол наутро после попойки: смятые стаканчики, окурки, засаленные салфетки и еще Бог знает что. Обычно Пат пробегала мимо с легким чувством брезгливости, но сейчас этот беспорядок показался ей созвучным вдруг воцарившемуся в ее душе хаосу.
Мэт и ребенок… Вряд ли можно было представить себе более несовместимые вещи. Пат прекрасно знала отношение к детям тех молодых, поглощенных собой и своим творчеством людей, плоть от плоти которых был ее возлюбленный. Милое удивление – это в лучшем случае. А в худшем… Она сама не раз видела, как едва ли не в ужасе шарахается Мэтью Вирц, двадцатисемилетняя восходящая звезда блюза, когда к ним на пляже подходил какой-нибудь карапуз. Дети явно вызывали в нем опасение… а может быть, даже отвращение? Да и вообще среди циничного поколения, пришедшего на смену «детям цветов», оказаться беременной считалось нелепым и даже смешным. Пат очень хорошо помнила, как долго скрывала свое положение красавица итальянка Паола из летней компании Мэта: вместе со всеми она болталась ночью по барам, танцевала до изнеможения и только тогда, когда дело дошло до каких-то уж слишком раскованных эротических игр, буркнула что-то недовольное и распахнула всем напоказ свой бедуинский бурнус. Где-то в Испании у Паолы был муж…
