— Нет, за ней Токарева поехала, скоро будут. А у нас еще не все готово, газеты не развешены.
— Какие газеты? — удивился Анатолий, повернувшись к позвякивающему рядом водочными бутылками Федулову.
— Наши выпускные и новогодние тоже. Их Надежда привезла, нашла у родителей во время ремонта, — пояснил тот.
— Стенгазеты? Как же они не сгинули? — обратился Лобанов к тощей, очкастой и авторитетной Наде, руководящей размещением напитков в подсобке.
— А куда бы они делись с антресолей? Как я их туда засунула после выпускного, так они там и лежали до ремонта, — пояснила Батова.
— А после ремонта? — недоумевал Анатолий.
— Что значит после? Я его только начала, ему конца не видно, я даже еще не решила, ломать антресоли или оставить, — озабоченно поделилась бывшая редактор классной стенгазеты, занимавшей призовые места на районных конкурсах юных корреспондентов.
— Ломай, нечего пыль собирать, — как всегда радикально и безапелляционно посоветовала Ольга, внося охапку цветов.
— Дариенко, а ты откуда взялась? — не смог скрыть своего радостного удивления Федулов.
— Приехала на прошлой неделе квартиру продавать, — шурша целлофаном, скрывающим букеты осенних цветов, ответила Оля.
— Одна или со своим синьором? — уточнил обстоятельный Крупинкин.
— Одна, синьор работает шофером у моего сына — возит его в школу и на репетиции. Мы ведь живем в далекой итальянской глубинке, где общественный транспорт плохо развит.
— Приехали, идите встречать! — раздался звонкий голос Александрович.
Все повалили из подсобки как из класса на перемену, толкаясь и хихикая.
Из темноты улицы, грозно сверкая толстыми линзами очков и статно вздымая высокой грудью, вошла их классный руководитель, литераторша, наперсница поэтов и влюбленных, чуть постаревшая, но все такая же родная Галина Григорьевна. За ней по ступеням поднимались две закадычные подружки, соседки по третьей в правом ряду парте Нина и Таня. Все гурьбой двинулись в зал с накрытыми столами, а Лобанов вышел в прохладу октябрьского вечера. Открыл машину, достал с заднего сиденья коробку со своим личным подарком — эксклюзивным изданием любимого романа учительницы «Мастер и Маргарита» Булгакова. Кожаный переплет, золотой обрез бумаги, иллюстрации и комментарии делали эту книгу почти бесценной в глазах знатоков. Лобанов понимал, что никакой миксер, тостер или даже блендер не доставит бедной учительнице столько радости и гордости, как обладание такой книгой. Он шагнул было к огням «Елочки», но вернулся за букетом. Опять открыл машину, взял цветы, повертел их и оставил в машине.
— Ну что ж, классный час, посвященный достойной дате в жизни нашей дорогой Галины Григорьевны, считаю открытым, — волшебное контральто Нины легко покрыло остаточные шумы начавшегося застолья. — Предлагаю выпивать и закусывать, а по мере созревания произносить тосты, спичи и просто здравицы.
— Мы что, сюда есть приехали? — возмутился ворчливый Тиккер.
— Гриша, — задушевно обратилась к нему Галина Григорьевна, — ты столько пирожков съел под партой во время уроков, что сейчас можешь и поголодать.
За столом дружно хохотнули, и верный тон общению был задан. Каждый старался перещеголять соседа в точности и полноте воспоминаний. Удивительно, что частенько на вопрос: «А ты это помнишь?» — собеседник возмущенно кричал: «Я этого не знал!» — и рвался найти того, кто в свое время утаил от него нечто важное. Чтобы навести порядок и прекратить бесконечные вопросы каждого о каждом, бывшая классная руководительница решила провести перекличку. Она достала из сумки пожелтевшую тетрадочку с надписью «10 «А» 1979/80 уч. год» и объявила:
— Встаем по очереди, девочки называют новую фамилию. Каждый коротко рассказывает о себе, чем занимается, сколько имеет детей… Начали! Александрович Саша.
— Серегина. Секретарь-референт в телекоммуникационной компании, ребенок пока один. Жду второго, но об этом пока не знает никто — вы первые, — вскочив и слегка смутившись, доложила телеграфным текстом бывшая староста.
— Балакирев Юра.
— Все там же, на АЗЛК, испытатель, двое от разных жен, ищу третью.
— Балтийский Женя.
— Представляюсь по случаю присвоения очередного воинского звания — полковник. Главный инженер проектного института. Сын — курсант. Дочь — школьница.
— Батова Надя.
— Курдина. Подполковник МВД, доктор наук. Сын.
— Овакян Света.
— Бароян. Социальный работник. Вдова, сын уже женат.
— Дариенко Оля.
— Синьора Пачолли. Когда через нашу деревню проходит этап «Формулы-1», я работаю в баре, а так домохозяйка. Сын один, вывезенный из Москвы.
— Домнина Алла. Не отзывается? Значит, прогуливает. Тогда Емелин Витя.
— Директор небольшой компании. Холост.
— Заволокин Юра.
— Нет его, опять в походе. На Камчатке, кажется.
— Зеленцова Ира.
— Карпова. У нас с мужем бизнес по сборке компьютеров. В свободное время — инструктор подводного плавания. Одна дочь, призер Москвы по спортивным бальным танцам.
— Зямин Витя. Отсутствует? Ипатов Олег.
— Отец Олег. Настоятель храма Воскресения в селе Глухово. Детей четверо больших плюс одна маленькая. Младшей дочери полгода.
Радостные вопли зала были наградой отцу-герою.
Анатолий с уважением глянул на стройную фигуру вечной Олежкиной любви, Иры Костиной, сидящей за столом рядом со священником. Эти двое всегда были рядом: и за партой, и по алфавиту. На их свадьбу Лобанов был зван еще на выпускном, но почему-то не попал.
— Костина Ира.
— Янина. Министерский работник. Сын один, уже студент.
— А кто ж ему пятерых родил? — выразил общее недоумение справедливый и прямодушный Балакирев.
— Не я, — как всегда тихо, ответила за них обоих Ира, а Олег, опустив глаза, потеребил свою окладистую бороду.
Посочувствовав хоть и бывшим, но влюбленным, Галина Григорьевна продолжила перекличку, чтобы пресечь расспросы.
— Костомарова Юля. Нет ее? Крупинкин Витя.
— Инженер-системщик, плавал по морям, теперь ищу работу на суше. Сын и дочь.
— Красин Саша.
— Вычеркивайте его, Галина Григорьевна. Уже год как Саши нет. Сердечный приступ. Так же, как его папа Сергей Семенович, умер скоропостижно. Только из армии уволился. У него, по-моему, дочь от первого брака есть, — сообщила всем печальную новость Сашкина соседка по подъезду Аня Пименова.
— Вычеркивать я никого не буду, просто отмечу черным, — протирая вдруг запотевшие очки, отозвалась учительница и продолжила: — Лобанов Толя.
Забытое волнение перехватило горло. «Наверное, так у всех, — подумал Анатолий вставая, — что-то я стал сентиментален».
