Пайпер нахмурилась, осознав, как ужасающе непрофессионален ход ее мыслей. Как ей вообще могло прийти в голову такое? Что, если ее поймают? Она всегда была ближе к серой мышке, чем к белой вороне. Эти дневники определенно не стоят того, чтобы терять из-за них работу или портить репутацию, верно?
Девушка склонила голову набок и задумалась.
Так стоят? Или нет?
Отдаленное «пиу!» в шахте лифта вернуло Пайпер к реальности. Идет дежурный охранник! О боже! Нет.
Эх, была не была!
И она приняла решение.
Пайпер вскочила на затекшие ноги, но едва не упала и затопала по полу, чтобы возобновить кровообращение; одновременно она стала вращать руками в локтях и запястьях и поворачивать голову из стороны в сторону. Соберись, быстро. Хватай дневники и вон отсюда.
В коридоре послышались шаги. Уже ближе. Дежурный шел к ней.
Двигаясь настолько быстро, насколько позволяли казавшиеся чугунными ноги, Пайпер начала собирать все, что ей было нужно: пинцет для артефактов, пару упаковок безворсовых белых перчаток, бескислотную бумагу, чехлы из майлара и свою любимую мягкую щеточку из конского волоса. Как-нибудь потом она проследит, чтобы документы прошли процедуру нейтрализации кислоты. А пока их просто надо забрать домой и скопировать.
Подумать только! Несколько часов назад самой большой проблемой было выбрать тему для выставки, посвященной Офелии Харрингтон, найти способ гармонично объединить частную и общественную жизнь одной из самых любимых горожанами «икон» девятнадцатого столетия.
Пайпер продолжала двигаться. Собираться. Думать.
Ха! Благодаря шокирующей червоточине в истории, которую она только что обнаружила, ей предстояло раскрыть тайну за семью печатями: как успешнейшая лондонская куртизанка эпохи Регентства, известная под именем «Ласточка», оказалась в рядах пламенных борцов против рабства и вошла в американскую историю как самая яркая их представительница?
Пайпер обернула все три тетради одним большим листом бескислотной бумаги и сунула сверток в свою коричневую «почтальонскую» сумку. У нее сердце кровью обливалось, оттого что приходится так обращаться с дневниками, но на деликатность времени не было.
Шатаясь, она подошла к дорожному сундуку, который все еще лежал опрокинутым, и вернула его в нормальное положение. Потом плюхнулась на пол посреди своих записей и набросков и сделала вид, что погружена в задумчивость, только на этот раз без ручки.
— Мисс Пайпер?
— Да? — Она с улыбкой повернула голову к открывшейся двери кабинета.
Ночной дежурный Мелвин Тостел заглянул внутрь и нахмурился:
— Вы до сих пор здесь?
— Что?
Пайпер силилась поправить перекосившиеся очки. Жаль, что не нашлось парочки лишних минут заклеить их скотчем. Видок у нее, наверное, еще тот. При лучшем раскладе она похожа на занудного смотрителя-трудоголика, каким, собственно, и была всегда, только еще… зануднее, что ли.
— У вас тут все в порядке? — Мелвин еще больше насупился. — Открытие выставки на носу или что-то в этом роде? Я не видел вас здесь так поздно с…
Он не договорил. Даже охранники в БМКО знали, что последняя выставка Пайпер — одна из самых дорогих в истории современных музеев — «не оправдала ожиданий». Так говорил об этом фиаско отец Пайпер. Все остальные называли вещи своими именами: провал. Катастрофа. Позор.
Ни для кого не было секретом, что выставка, посвященная Офелии Харрингтон, — это последний шанс Пайпер. Попечители музея уже сократили несколько ключевых должностей и ясно дали понять, что один из двух оставшихся смотрителей — либо Пайпер, либо подхалим и проныра Линк Норткат — будет следующим.
Она была достаточно сообразительной, чтобы понимать, почему попечители одобрили ее идею с экспозицией Харрингтон. Во-первых, это обойдется им в сущие гроши, поскольку Пайпер уже уговорила раздражительную главу семейства, Клаудию Харрингтон-Хауэлл, безвозмездно одолжить музею все личные вещи прародительницы. Во-вторых, предметы экспозиции никого не оскорбят. А кроме того, попечители уже давно надеялись привлечь Клаудию, с ее толстым кошельком, к работе музея.
Пайпер подозревала, что, поведав миру о похождениях любимой родственницы Клаудии, она не поможет попечителям в достижении этой цели.
Охранник прочистил горло.
— Тогда что вы тут затеваете? Уже глухая ночь.
Мелвин стал оглядывать комнату. С подозрением, заметила Пайпер.
Неужели он ее раскусил? Но как? Прошло каких-то пару минут с тех пор, как она решилась нарушить все этические нормы своей профессии и вынести предметы старины за пределы музея. Без разрешения. Она никогда ничего не делала без разрешения.
— Ничего! — громче, чем нужно, заявила Пайпер. Она с трудом поднялась, все еще пошатываясь на затекших ногах. — Наверное, просто потеряла счет времени. Вы же меня знаете. Что ж, пожалуй, пора домой.
Пайпер заковыляла к столу за своей кожаной сумкой. Потом выключила настольные лампы и, все еще прихрамывая, направилась к двери.
— Вы знаете, что у вас синие губы, мисс Пайпер?
— Ах да. — Она пожала плечами. — Чернильная ручка. Такая досада.
Пайпер потащилась к лифту.
— У вас что-то случилось с ногами?
— Нет! Они просто заснули. Если долго сидеть в одном положении, могут пережиматься артерии, что препятствует прохождению питательных веществ и кислорода к нервным клеткам.
— Хм… — Мелвин склонил голову набок и с загадочной улыбкой придержал дверь лифта. — Я доведу вас до машины. На парковке половина фонарей не горит — урезания бюджета и все такое.
— О, в этом нет необходимости, — проговорила девушка, стараясь вести себя как можно непринужденнее и думая о содержимом своей сумки и еще о том, что она не из тех женщин, которые обычно проводят время в тюрьме, если не считать шести лет в Уэллсли[1]. — Я справлюсь.
— На дворе ночь, мисс Чейз-Пьерпонт, — сказал Мелвин. — Давайте помогу…
— Нет!
Охранник посмотрел на нее как на сумасшедшую. Возможно, так оно и было. Наверное, именно это случается с одинокими, незамужними, крадущими порнографию женщинами, которым вот-вот стукнет тридцать.
В неловком молчании Мелвин и Пайпер поднялись на лифте и пошли по стоянке. Тишину нарушало только гулкое эхо их шагов.
— Добрались! — объявила Пайпер, показывая на свою ржавенькую «хонду цивик». — Она распахнула дверцу пассажирского сиденья и забросила сумку в салон. — Еще раз спасибо, Мелвин! — сказала она, обходя машину с другой стороны. — Спокойной ночи!
