– Никаких «но». От меня не так легко избавиться.
– Я понимаю, что это эгоистично, но я так рада, что ты остаешься. Мне страшно одной в темноте.
– По-моему, немного эгоизма никому не повредит, и заметь, я тоже эгоистична. Я люблю тебя, как дочку, и не знаю никого другого, с кем хотела бы жить.
Имоджин уткнулась в колючую юбку старухи. Теплая рука легла ей на голову. Какое-то время обеим не хотелось говорить, потом Мэри осипшим голосом спросила:
Имоджин не отрывала голову от колен Мэри.
– Ждать, Мэри. – Голос упал до шепота. – И молиться.
Глава 1
– Не хочешь же ты сказать, что протащил меня по этой мерзлой пустыне, чтобы заняться земледелием на скалах в окружении голодающих крестьян? Ну, если это так, мальчик…
Роберт отсутствующе улыбнулся, вглядываясь в обманчиво скучный горизонт; он еще два дня назад перестал слушать постоянное нытье Мэтью. В идеале нужно было оставить старика с его бесконечными жалобами в лондонской гостинице, которую они называли своим домом, но он не представлял себе, как можно было это сделать.
Долгие годы нелегкого опыта научили Роберта, что ничто в подлунном мире ни на дюйм не сдвинет Мэтью, пока сварливый старик сам этого не захочет. Если он назвался оруженосцем, это еще не значит, что будет выполнять любые приказы.
Что вполне логично с позиции следования своим интересам, с кривой усмешкой подумал Роберт.
Это случилось в сражении, где Роберт впервые участвовал как рыцарь: его сбросили с коня, он приготовился к неминуемой смерти и тут услышал вопль с небес: это Мэтью спрыгнул с дерева на воина, который уже замахнулся для последнего удара. До конца кровавой битвы они сражались спина к спине, пока не последовал приказ отступить.
Оказавшись в безопасности, Роберт неуклюже попытался поблагодарить Мэтью за своевременное вмешательтетво, но тот сказал, глядя ему в глаза:
– Может, Господь Бог и сам заботится о тупицах, но Он явно вручил мне тебя для более пристального наблюдения.
Так Мэтью стал его оруженосцем и с тех пор неотлучно следует за своим господином. Роберт видел в их связи какое-то противоречивое благодеяние: с одной стороны, во всей Англии не найдется более верного оруженосца, с другой – Мэтью обращается с ним как с непутевым, но довольно послушным сыном. Со временем Роберт понял, когда слушать старика, а когда – нет. Сейчас, например, можно было игнорировать его стенания, считая их упражнениями в сварливости.
К тому же у Роберта были более важные темы для размышлений.
Он погладил Даггера по седеющей гриве. Роберта беспокоило, как старый конь перенесет долгую зимнюю поездку по бездорожью, но тот держался хорошо. Однако неплохо было бы поскорее закончить путь – хотя бы ради старого друга.
Конец поездки… Роберт понимал, что должен радоваться, ведь его ждут исполнение желаний, награда за долгий тяжкий труд. Но если бы все было так просто! Роберт вздохнул.
Все было просто, пока он строил планы, ведь ему нужно только одно – земля, то, что у него не смогут отнять превратности войны. Может, он и пришел в этот мир ни с чем, но уйдет не таким, черт побери!
И вот земля теперь есть, но, чтобы объявить ее своей, он должен жениться на леди Имоджин. Роберт скрипнул зубами; злость охватывала его всякий раз, когда он думал об этих хитрых махинациях короля и его любовника. Но сделка заключена, теперь никто ничего не изменит. Завтpa, еще до захода солнца, он женится, и вся земля под копытами Даггера будет его!
Снег накрывал землю белым одеялом, деревья стояли голые – картина зимней обездоленности. Но Роберт чувствовал душевный подъем. Чем ближе он и были к цели, тем сильнее привлекал его этот незнакомый мир.
Все вообще было бы отлично, если бы Мэтью перестал ныть и увидел, какая вокруг красота. Ну нет, скорее уж Даггер взлетит под небеса.
Старик сгорбился в седле, зарывшись в гору одеял, которые он раздобыл в одном из городов. Видны были только посиневшие от холода морщинистые руки и осуждающие глаза. Он был похож на груду тряпья, наваленного на лошадь.
Еще бы молчал, как то тряпье. Но поток жалоб у старика не иссякал.
– Все-таки скажи, мальчик, зачем ты меня сюда затащил?
Роберт шумно вздохнул.
– Никуда я тебя не тащил. Только Всевышний может куда-нибудь притащить твой мешок костей против воли, да и то сомневаюсь, что ему это удастся.
– Признайся, эта земля не стоит того, чтобы ее возделывали?
Роберт пригладил черные волосы и в раздумье сдвинул густые брови.
– Чем дальше мы уходим на север, тем у этих угрюмых крестьян все более неприветливый вид, ты не находишь?
– В том-то и дело, – фыркнул Мэтью, глубже зарываясь в ворох одеял. – Я думал, за то, что ты раздражал короля своим великолепием, тебе дали в наказание леди Калеку, но, познакомившись с местными жителями, уже не так в этом уверен.
– Не называй ее так. Она – леди Боумонт, – холодно и твердо сказал Роберт, и Мэтью стрельнул в него вопросительным взглядом. Роберт смотрел на дорогу.
– Она пока не Боумонт, – мягко сказал Мэтью. – С чего ты взъелся, мальчик? Ты еще даже не видел ее и уж тем более не давал ей свое имя.
– Не важно. Она станет моей женой, и теперь ее честь – это моя честь. – Роберт не хотел встречаться взглядом со стариком, потому что и сам не понимал, в чем дело. Ведь он никогда не принадлежал к породе безмозглых дураков, которые готовы умереть во имя чести. Он всегда был так цинично привязан к жизни, что не беспокоился о подобных глупостях, и, когда встречался с мелкими проявлениями неуважения, просто от них отмахивался.
И вдруг сейчас он готов защищать не только свою несуществующую честь, но и честь леди Калеки, честь женщины, которую даже не видел. Роберт понимал, что это нелогично, но Мэтью, слава Богу, благоразумно помалкивал. Раздавался только скрип снега под копытами лошадей. Роберт стиснул зубы, злясь на себя.
Он пожалел о суровом тоне своей отповеди. Мэтью не собирался его задевать, просто они слишком долго пробыли вместе, чтобы заботиться о чувствительности друг друга. Они всегда обо всем говорили без утайки и свободно выражали мысли и мнения.
До сих пор.
Сейчас появилось то, что он не желает обсуждать ни с кем, даже с верным Мэтью, – Имоджин, леди Калека.
Как ему ненавистно это прозвище! По всему телу пробегала дрожь ярости. Роберт не узнавал себя: он становился человеком, состоящим из одной гордости и чести!
Внебрачный сын, наемник, что он мог знать о чести? Последние пять лет он провел в битвах за человека, которого презирал. Роберт всегда подчинялся собственному кодексу чести, не беспокоился о том, что остальной мир его не понимает, и никогда не чувствовал необходимости перед кем-либо оправдываться.
