— Что же, твоя мечта сбылась, — ответила Александра.
— Ты как будто не рада, сестрица?
— Нет, я рада. Только, боюсь, не так полно, как ты.
Помолчав немного, Ксения заметила:
— Ты знаешь, о чем я мечтаю? Я мечтаю влюбиться! Мне кажется, нет ничего более восхитительного, чем любовь. И я даже представляю себе, каким он будет…
— Он? Кто же это он? — поддразнивая сестру спросила Саша.
— Он — это тот, в кого я влюблюсь, вот! Он непременно будет военным, потому что статские — это фи! Совсем не то… Блестящий кавалер в мундире, и только так! Другого я себе не представляю. Усы, шпага… Пламенный гусар с пылкими речами и непременно красавец!
— Желаешь ли ты себе поручика или полковника, сестра? — усмехнулась старшая.
— Конечно же, поручика! Полковники все стары невозможно. А разве в старика можно влюбиться? Нет уж, благодарю покорно!
— Старик? Да почему же сразу — старик? Бывают ведь и молодые полковники.
— Ах Сашенька! Ничего-то ты не понимаешь… — вздохнула Ксения.
— А если поручик будет беден?
— Для любви нет преград! Хотя бедность — это очень неприятно… Я постараюсь влюбиться в богатого. Вот и все!
Саша припомнила прочитанную ею недавно «Юлию»[1]и беднягу Сен-Пре и подумала, что любовь не выбирает и совсем не слушается разума.
— Как бы влюбившись, не оказаться в печальном положении Юлии, — заметила Александра.
— Вот уж нет, — энергично возразила Ксения. — Маменька не будет так жестока к нам и не заставит выходить замуж по расчету, пренебрегая нежными чувствами.
— Маменька возможно, но дяденька Викентий Дмитриевич, — задумчиво сказала Саша. — Он человек светский, расчет и выгода ему не чужды.
— Но, позволь, сестрица, какое же он может иметь влияние на наше замужество?
— Да самое прямое. Мы ведь будем жить в его доме, находиться под его опекой…
— Так и знай, Сашенька, — перебила сестру Ксения, — что дядюшка мне в таком деле не указ.
— Это будет неблагодарностью с нашей стороны.
— Что такое неблагодарность, когда речь идет о счастье на всю жизнь! — воскликнула Ксения.
Александра улыбнулась:
— Очень мило. Стало быть наша «Юлия» будет бороться?
— Непременно! Я не стану лить слез и покоряться чужой воле. А ты? Неужели ты способна в угоду деньгам пожертвовать счастьем?
— Нет, Ксения! Вовсе нет!
— Стало быть, я не одинока. И я рада, дорогая, а то уж ты своими рассуждениями меня перепугала.
— Не бойся, тут я тебе не уступлю, — ответила Саша и рассмеялась, а вслед за ней расхохоталась и Ксения.
В ту ночь девушки заснули, мечтая каждая о своем, и это была, пожалуй, первая беспокойная ночь в их жизни…
Лукерья Антоновна, не большая охотница до поездок и гостей, а с годами ставшая трудной на подъем, собиралась с тяжестью на душе.
— Ежели б вы только знали, как не хочется ехать мне в столицу! — не раз повторяла она дочерям. — Только для вас, да из благодарности к сестрице моей решаюсь на такую поездку.
— Да что вы, маменька, — возражала ей Ксения. — Ну как можно не поехать? К тому же что такого страшного в поездке?
— Дитя, ты и не подозреваешь, как тягостно путешествовать по нашим-то дорогам. До столицы небось не рукой подать.
— Разве не искупят удовольствия столицы все тяготы дороги?
— Как знать, Ксения, как знать. Случается, ожидания и обманывают. Но что об этом говорить? Давайте-ка лучше обсудим, что к отъезду нам понадобится. Что в дорогу брать, да сколько денег. И надобно нам поторопиться: скоро осень, распутица. Мы, пожалуй, и застрянем тут с первыми дождями. Сама знаешь, по нашим канавам проехать нелегко…
Уже довольно скоро все приготовления к путешествию в столицу были завершены. Ехали целым обозом, в две кибитки. Надобно было взять и то, и это, и Мавру, и Дуньку, и вещей немало. На станциях меняли лошадей на почтовых. А посему, хоть и дорого это вышло, но все ж доехали довольно быстро.
Поначалу девушки развлекались, считая версты; с опаскою ночевали на постоялых дворах, пугались тараканов и с интересом изучали цены на постой, украшавшие стены. Потом им сделалось скучно, и они уже зевали и дремали в возке. И, наконец, когда прибыли они в Петербург, истинным счастьем сочли возможность встать, потянуться, пройти несколько шагов кряду или взбежать по лестнице, ибо вот она, долгожданная столица!
3
Старушки с плачем обнялись,
И восклицанья полились.
А. Пушкин. Евгений Онегин
Бог ты мой! Кай поразил их дом Сонцовых! Впервые видели они такое великолепие: три этажа, блестящий вид, швейцар в ливрее и парике…
Барышни тут же почувствовали себя провинциалками и дружно застыдились своих нарядов, которые, как они уже успели убедиться, решительно вышли из моды. Но вот навстречу вышла тетушка Прасковья Антоновна, горячо обняла сестру и тут же, всплеснув руками, заметила:
— Луша! Да ты все та же!
— Та, да не та, Пашенька! — смеясь в ответ, обнимала Лукерья Антоновна сестру.
— Ну, племянницы, поздоровайтесь скорее с тетушкой! — Прасковья Антоновна улыбнулась девицам.
Те дружно присели в реверансе.
— Да что такое! Что за церемонии!
И приказала племянницам обнять себя вполне по-родственному. Тут же прибежали приветствовать кузин дочери хозяйки: Анна и Елизавета.
Молодые барышни немного церемонно поздоровались, чувствуя вполне понятную неловкость, а Прасковья Антоновна повела гостей по дому.
— Вот, позвольте показать вам дом, дорогие мои. В первый ведь вы раз у меня. Грешно тебе, Луша, за столько лет ни разу сестру не навестить.
— Да все недосуг! Хозяйство ведь заботы требует…
Уютный дом в Дубровке ни в какое сравнение не шел с дворцом, в котором Сонцовы жили в Петербурге. Гостьи только диву давались. Хозяйка провела их сквозь анфиладу комнат: высоких, просторных. В таких только балы и устраивать. Комнаты сверкали наборным паркетом, колоннами, росписью, огромными хрустальными люстрами и даже статуями!
— Вот тут у нас бальные комнаты, а здесь, — проводя гостей говорила Прасковья Антоновна, — музыкальный салон. Тут — библиотека, здесь — картинная галерея. Вот, видите ли, это все портреты нашего семейства. И писаны все лучшими живописцами…
И действительно, на стенах в геометрическом порядке были расположены замечательные картины и портреты. На почетном месте император Александр Павлович, его портрет сразу же бросался в глаза входящим. Поодаль, на другой стене, портреты Павла Петровича и Марии Федоровны. Затем портрет двух дочерей Викентия Дмитриевича — Анны и Елизаветы — в легких одеждах на античный манер с лирой, которую держала в руках старшая из сестер.
