– Возможно, поразмыслив в одиночестве, ты примешь решение относительно Брендона. Я распоряжусь, чтобы один из конюхов сопровождал тебя.
Мистер Уоррен повернулся, намереваясь позвать слугу, но Сирена ласково взяла его за руку.
– Я обойдусь без надзирателя.
Глубокая складка прорезала его лоб.
– Не думаю, что это благоразумно, дорогая. В наше беспокойное время не угадаешь, кто может шляться вокруг.
Снисходительная улыбка мелькнула на губах Сирены, когда она, покачивая юбками, грациозно пересекла комнату.
– Я не хуже Оливии способна позаботиться о себе, если не лучше, – беспечно возразила она, стараясь не вызвать гнев отца, который был терпеливым и снисходительным человеком, если не доводить его до крайности. – Нет никакой нужды трястись надо мной.
Губы Митчела дрогнули в едва заметной улыбке. Тактика дочери была ему хороша знакома.
– Никто не подвергает сомнению твои способности, Сирена. Я всего лишь беспокоюсь о твоем благополучии. – И вдруг вспомнил, о чем собирался поговорить, прежде чем они отвлеклись. – Подумай вот еще о чем на досуге. Мы лишились учителя. Судя по всему, бессовестный решил присоединиться к мятежником. – Губы Митчела вытянулись в жесткую линию. – Не сомневаюсь, что этот негодяй забивал детям головы пропагандой против Короны. Ты очень меня обяжешь, если заменишь его, пока я не найду кого-нибудь на эту должность.
«Пожалуй, мне стоит чем-нибудь заняться, – подумала Сирена. – В последнее время я только и думаю о проблемах отца и о предложении Брендона».
– Я с радостью возьмусь за это дело, – горячо заверила Сирена, чем очень порадовала отца.
– Весьма вероятно, что у тебя получится даже лучше, чем у Джеймса Кортни. Он никогда мне не нравился. Будем считать, этот недотепа оказал услугу Короне, примкнув к ее врагам.
Сирена отвернулась, подавив усмешку. Отец не желал вникать в проблемы колонистов, именуя всех либералов бездарными хлыщами. Сирена же испытывала двойственное чувство. Конечно, она была предана отцу, но и не могла не сочувствовать мятежникам. Собственным трудом эти люди добились процветания своей земли и не могли уразуметь, почему нужно следовать законам, которые устанавливаются где-то за безбрежным океаном. Да и кто бы смирился с тем, что все способное двигаться или приносить прибыль облагается баснословными налогами?
Из уважения к отцу Сирена оставляла свое мнение при себе, не осмеливаясь спорить с Митчелом, который являлся верным сторонником Короны. Тем не менее по рождению она была американкой, унаследовавшей присущие колонистам гордость и упрямство. После шести лет, проведенных по настоянию отца в Англии, она твердо знала, какой образ жизни ей по душе. Британцы казались Сирене лицемерными и чересчур напыщенными. Одноклассницы, проведав, что она прибыла из колонии, задирали носы и с высокомерием терпели ее, так и не приняв в свой круг.
Вздохнув, Сирена отбросила невеселые воспоминания и поспешила наверх в свою спальню. У нее было неотложное дело, которое требовало незамедлительных действий: Оливия. Девушке не терпелось узнать, куда отправилась мачеха.
Пока Сирена находилась у бабушки в Англии, Митчел влачил унылое существование. Несмотря на все мольбы дочери не отсылать ее, отец был твердо убежден, что она должна получить приличное образование под надзором женщины, которая займется ее воспитанием. Бабушка окружила девочку любовью, но Сирена чувствовала, что отец, тяжело переживавший смерть жены, нуждается в ней. Очевидно, оставшись один, Митчел обратился к Оливии в поисках тепла и понимания, не разглядев в ней честолюбивую особу, привлеченную общественным положением и богатством, которые мог предложить Митчел Уоррен.
Вернувшись домой, Сирена пришла в смятение при виде драматических перемен, происшедших после того, как Оливия взяла бразды правления в свои руки. Мачеха обновила интерьер всего дома, за исключением комнаты своей падчерицы. По крайней мере хоть в этом отец проявил твердость, подумала Сирена. Оливия искоренила всякое напоминание о Диане Уоррен, не оставив ни единой вещицы, которой та дорожила. Даже ее портрет был выдворен на чердак пылиться, между тем как Оливия наняла художника, написавшего ее собственный портрет размером чуть ли не во всю стену. Каждый раз, входя в гостиную, Сирена испытывала гнев при виде красовавшегося над камином изображения мачехи.
Она осматривала гардероб в поисках костюма для верховой езды, как вдруг ей пришла озорная мысль: вряд ли распутная интриганка узнает Сирену в одежде уличного мальчишки. Ах, как было бы славно застать Оливию с любовником!
Девушка заправила рубашку в бриджи, закрутила волосы в узел на макушке и нахлобучила на самые уши коричневую шляпу. Сирена посмотрела в зеркало и рассмеялась от удовольствия при виде своего отражения. Да, ни одна уважающая себя дама не позволила бы себе подобный наряд.
Зная, что отец едва ли одобрит такую затею, Сирена выглянула за дверь удостовериться, что поблизости никого нет, а затем заперла комнату изнутри. Нажав кнопку на панели у камина, она открыла секретный ход, через который по каменным ступеням можно было незаметно выбраться из дома. Сирена обнаружила этот подземный туннель еще ребенком, но держала свое открытие в тайне. Она редко им пользовалась, но в данных обстоятельствах туннель идеально подходил для ее цели: выследить и вывести Оливию на чистую воду.
Сирена взяла свечу, задвинула за собой панель и осторожно стала спускаться по ступенькам. Затхлый воздух ударил ей в нос, напомнив, как давным-давно она воображала себе здесь всевозможных чудищ. Но детские страхи рассеялись, и девушка уверенно шла вперед, освещая себе путь в кромешной темноте. Только звук ее шагов нарушал царившую в подземелье холодную тишину.
Сирена часто размышляла о тех, кто ранее владел этим домом. Зачем им понадобился подземный ход? На случай пожара или члены семьи занимались чем-то запретным? Возможно, они были пиратами, которые тайком пробирались на берег, чтобы припрятать награбленное добро, а затем отправиться в ночной набег. По слухам, женщина, которая продала дом ее родителям, была ведьмой. Ребенком Сирена представляла себе сморщенную старую вдову, которая, выбравшись тайком из дома, поджидает во мраке возвращения своих сыновей.
Находились очевидцы, утверждавшие, что видели на вершине холма темный силуэт в плаще, безмолвно созерцавший убывающую луну.
В детстве, слушая россказни про вдову Гравит, Сирена давала волю своему воображению. Позже она поняла, что излишне прямолинейная сварливая вдова сама напрашивалась на сплетни, которым, правда, не придавала особого значения. «Суеверное дурачье! – презрительно усмехнулась девушка, сойдя с последней ступеньки и повернув в туннель, который должен был вывести ее на склон холма ниже дома. – Вдова Гравит была не более ведьмой, чем я сама! Определенно, людям свойственно преследовать и награждать прозвищами тех, чьи взгляды отличаются от их собственных. То, что вдова имела свое мнение и не боялась его высказывать, – отнюдь не причина для того, чтобы превращать ее в парию. Если верить слухам, она еще шесть лет назад выступала за независимость, заявляя во всеуслышание, что Англия чересчур натягивает вожжи, сдерживая колонии. Возможно, она продала свои дом и поселилась в местности, настроенной не так пробритански, как эта».
