Полная решимости не поддаваться гипнозу монотонного жужжания двигателя и стука «дворников» по ветровому стеклу, Рейчел наклонилась вперед. Упершись грудью в руль, она пыталась хоть что-то разглядеть сквозь завесу дождя.
И тут она увидела собаку, сидящую на дороге.
Рейчел круто повернула руль и резко нажала на тормоз, что, вероятно, было ошибкой, поскольку машину занесло, и она с отвратительным звуком ударилась обо что-то. Это было явно что-то живое. Рейчел изо всех сил жала на тормоз. Бесполезно. Проклятая машина собиралась тормозить только тогда, когда ей самой этого захочется, что она в итоге и сделала, когда ее передние колеса въехали в кювет.
В считанные секунды Рейчел выскочила из машины и выбежала на дорогу. Собака. Большая черная собака. Лабрадор, скорее всего. Неужели она его задавила? Словно чтобы успокоить ее, собака открыла глаза и вильнула хвостом. Один раз. У Рейчел сжалось сердце. Она вспомнила о Декстере, желтой собачонке, которая привязалась к ней в то лето, когда она закончила шестой класс. Пес был настолько же предан, насколько неказист. А этот… о господи, он смотрел на нее своими огромными выразительными глазами, умоляющими о помощи. Она склонилась над беднягой, только сейчас поняв, что его задняя лапа в крови. О боже, о боже, о боже! Что она наделала?
Рейчел погладила его морду, и пес начал лизать ее руку. Она ощупала его шею, пытаясь обнаружить ошейник с биркой. Ничего. Ответственность за собаку лежала целиком на ней, и она не знала, что делать. Рейчел выпрямилась, чтобы поискать в чемодане что-то, во что можно было бы завернуть беднягу, но в ту же секунду, как она убрала руку, пес заскулил.
Мокрый и раненый он лежал на темной дороге Ничего удивительного, что он скулил.
— Все хорошо, малыш. Я только найду, во что тебя завернуть.
Пес снова заскулил, и Рейчел поняла, что никуда не пойдет. Она была не в силах отойти от бедняги. Положив одну руку ему на голову, она вытянула другую, надеясь дотянуться до багажника. Не получилось.
— Хорошо, дружок. Вот что мы сейчас сделаем. — Левой рукой она стала расстегивать пуговицы на своей легкой блузке от Версаче, потом рванула материю. Пуговицы отскочили, она скинула блузку, и только тогда поняла, как сильно вымокла, когда почувствовала, что лифчик прилип к коже. — Я оберну тебя этим и донесу до машины, а потом мы разыщем в городе ветеринарную лечебницу.
Однако блузка оказалась не настолько велика, чтобы завернуть в нее такую крупную собаку. За этим бесценным открытием пришло вскоре другое — женщине, даже после того, как она сбросила свои черные лодочки, было не под силу поднять раненое животное.
— Милый, прости, но я не могу тебя поднять.
Пес лизнул ей руку, и Рейчел чуть не заплакала. А что, если постепенно двигать его к машине? Не причинит ли это его задней лапе еще больше вреда? Вот если бы удалось наложить каким-то образом повязку.
Но повязки не падали с неба. У нее не было их, черт возьми. Расстроенная, Рейчел хмуро посмотрела на свои уже промокшие теперь колготки. Не слишком подходят, но сойдут.
Гарретт сидел, развалившись, на кожаном диване в офисе своего брата и с нетерпением ждал, когда Карл закончит говорить по телефону. Кондиционер от перегрузки вышел из строя, и тонкая струйка тепловатого воздуха мало чем помогала в техасской жаре, которая не ослабевала и с наступлением ночи. Гарретт стянул с себя рубашку и остался в одной тонкой белой майке из тех, что продавались три штуки за пять долларов в лавке рядом с его домом.
Наверное, ему стоило предвидеть жару и неработающий кондиционер. С того момента, как он приехал в Техас, его преследовали неудачи. Сначала самолет, на котором он летел, приблизился к грозовому фронту, и в течение двадцати минут его болтало словно на качелях. Потом, когда он еще не успел отойти от самолетной качки и езды на машине в Бремер, его заставили заменить отца и помогать жеребящейся кобыле. Хотя это было волнующее событие, сейчас его глаза болели от недосыпа, а каждый мускул на спине и плечах молил об отдыхе.
Гарретт встал, вытянул из пачки грозящую раковым заболеванием сигарету без фильтра и сжал ее в зубах, не обращая никакого внимания на пластмассовую табличку с надписью «Не курить» на письменном столе брата.
Карл прикрыл трубку рукой.
— Мне казалось, ты давно уже бросил эту привычку, — сказал он скорее осуждающе, чем вопросительно.
— Я действительно бросил. Но когда я раздражен, мне хочется выкурить сигарету.
Гарретт взглянул на младшего брата. Теперь, когда Гарретту перевалило за тридцать, а Карл приближался к этому рубежу, их фамильное сходство усилилось. Гарретт был сантиметров на восемь выше Карла, но оба они были рослыми и темноволосыми, как и все мужчины рода Маклинов. На самом деле Гарретт и Карл были братьями только по отцу, но такие тонкости кровного родства ничего не значили для Гарретта. Карл был его братом, просто и ясно. И когда он смотрел на Карла, он видел себя. Он видел также их отца.
Все, что бы ни делал Гарретт, никогда не удовлетворяло до конца Карла Маклина-старшего. Гарретт даже стал, как и отец, ветеринаром, но старик и глазом не моргнул. Он явно не хотел, чтобы его старший сын вернулся в Бремер и, как и он, работал в клинике.
Гарретт потер виски, пытаясь отделаться от грустного настроения. Карл повесил трубку и уставился на сигарету.
— Не волнуйся, — сказал Гарретт. — Я их не зажигаю.
— Любишь, чтоб висели на губе и шлепали, когда разговариваешь?
Гарретт криво ухмыльнулся. Он никогда не мог злиться на Карла.
— Ладно. Ты победил. — С нарочитой медлительностью он вынул сигарету изо рта, сунул ее обратно в пачку и спрятал в карман джинсов. Он ухитрился проделать все это, не спуская глаз с Карла, а потом эффектно поиграл бровями. — Посмотрим, как долго тебе удастся оставаться в рядах победителей.
Гарретт опустился в твердое деревянное кресло, стоящее возле стола Карла, отклонился назад и вытянул ноги. Он продолжал пристально смотреть на Карла, который, тоже едва сдерживая улыбку, вслед за братом включился в их старую игру: кто кого переглядит. Гарретт всегда выходил победителем.
Исключения не было и на этот раз. Карл заерзал в своем кресле и, в конце концов, отвел взгляд. Он поднял руки вверх и засмеялся:
— Сдаюсь, сдаюсь. Ты победил. Оказывается, существует в этом мире что-то неизменное.
Гарретт нахмурился. Прежнее настроение вернулось к нему.
— Не припомню, чтобы ты когда-нибудь лгал мне, братишка.
Карл вытащил карандаш из хромированного стаканчика на своем столе и постучал резиновым кончиком.
— Послушай, я, кажется, понимаю, почему ты зли…
— Разве я говорил, что злюсь? Ошибаешься, Карл, я не злюсь. Я даже не раздражен. Я совершенно измочален.
Карл снова поднял руки, сдаваясь.
— Я всего-навсего посредник.
