— До чего же я люблю плов, — призналась сестре Анна, накрывая на стол. — Привыкла к нему, когда жили в Туркмении, а готовить как следует не научилась. А все потому, что готовила хозяйка, Нана; она меня к плите не подпускала. Но разве научишься, когда только смотришь? А этот сложный процесс можно освоить только практикой.
— Ну, ничего, Мамед уже его сготовил классно. Целый казан! — с довольной улыбкой заметила Инна. — На всех хватит. Ты любишь плов? — потрепала по волосам вертевшегося около них Тёму и спросила: — А почему Мамед остался на праздники в Москве? У него же там молодая жена скучает.
Но ответить старшей сестре не пришлось. Дверь приоткрылась, и в комнату заглянул улыбающийся Мамед.
* * *
Мамеду Рузаеву было около тридцати лет. Молодой секретарь ЦК компартии Туркмении был крупным худощавым мужчиной. Смуглое худощавое лицо очень красила белозубая улыбка и горячий взгляд больших, чуть на выкате черных глаз. Ворот белой шелковой рубашки был распахнут, обнажая загорелую шею. Одет он был по моде тех лет: полотняные белые брюки и парусиновые туфли.
Мамед протянул хозяйке небольшой сверток.
— Взял в правительственном буфете, Аня-джан, — пояснил он. — Думаю, за столом пригодится.
— Еще бы! — просияла Анна Михеевна. — Полюбуйся, Инночка, что раздобыл Мамед! Тут и рыбка, и отличная ветчина. — Недурно заботятся хозяйственники о нашем руководстве!
Она передала деликатесы сестре и спросила:
— А с кем ты сегодня встречался в Кремле, если не секрет? И почему не вернулся на праздники домой? Жена не обижается?
— Она знает, что у меня большие неприятности, Аня-джан, — не стал скрывать правды Рузаев. — Меня и вызвали в Москву для объяснений. Вот и сегодня был утром у большого человека, — он не стал называть его имени, — члена Политбюро, который старается меня защитить.
— Догадываемся, о ком говоришь, — включилась в разговор Инна, раскладывая на тарелки семгу и ветчину. — Неужели, Мамед, тебе понадобилась его защита? Тебе, герою войны с басмачами?
— И правда, чем же ты мог провиниться? Сережа знает об этом?
Рузаев был моложе ее мужа, но это не мешало их крепкой дружбе. Когда Сергея Наумова направили военврачом в Туркестан на борьбу с повстанцами-басмачами, то поселили на квартире у персиянки Наны, юные сыновья которой были активными участниками революции в Средней Азии. И после того как Сергей Ильич стал наркомом здравоохранения и женился, он продолжал жить с ними в одном доме. Совместная борьба за советскую власть и дружба семьями еще больше сплотила их, и они сохранили тесную связь и тогда, когда Наумова перевели в Москву, а Мамед стал видным руководителем республики.
— Я ему еще не говорил, так как сам не знал, в чем дело, — ответил Рузаев и натянуто улыбнулся. — Не знаю за собой грехов, такой уж я безгрешный!
— Позволь в этом усомниться, — весело возразила Инна. — Всем известно твое женолюбие.
— У нас это грехом не считается, — отшутился Мамед. — Аллах даже разрешил мусульманам иметь несколько жен.
— Так то мусульманам, а ты — видный руководитель тамошней компартии, — не сдавалась Инна.
— Ладно, не об этом речь, — посерьезнел Рузаев. — На меня поступил донос с более существенными обвинениями. Разумеется, ложными! — и, стараясь казаться спокойным, объяснил: — У меня возник конфликт с нашим главным чекистом. Он-то и настрочил поклеп в ГПУ. Только сегодня об этом узнал. Не думал, что этот кровожадный маньяк на такое решится. Хотя, — добавил удрученно, — следовало бы. Ведь я требовал его замены.
— Зря ты с ним связался, Мамед. Он может здорово навредить, — опасливо покачала головой Анна Михеевна, обладавшая не по-женски рассудительным прозорливым умом. — И в чем же он тебя обвиняет?
— В государственной измене и связи с вражеской разведкой, ни больше и ни меньше, — гневно выкатил глаза Рузаев. — Надо же такое придумать!
— Ну кто же поверит в такую чушь? — воскликнула непосредственная Инна.
— Представь себе, найдутся подлецы и карьеристы, — озабоченно произнес Рузаев. — Сейчас повсюду ищут изменников и вредителей. Даже там, где их нет.
— К тебе, Мамед, это никак не относится, — успокоительным тоном заметила Анна Михеевна. — Твоя жизнь у всех на виду и революционное прошлое славное.
В ответ Рузаев лишь тяжело вздохнул:
— Кто с этим сейчас считается, Аня-джан? Разве не видишь какие летят головы? Старых большевиков, героев революции и Гражданской войны.
— Сам понимаешь, — понизила голос Анна Михеевна, — это борьба за власть. А ты в этом не участвуешь. Так что поклеп против тебя очевиден!
— Не скажи, Аня-джан, — угрюмо покачал головой Рузаев. — Этот гад ловко подтасовал факты. У наших, сама знаешь, родственники живут по обе стороны границы. Конфликт и возник из-за того, что он мешал мне создавать национальные кадры, арестовывая моих выдвиженцев «за связь с иностранной разведкой» как шпионов. Разумеется, без оснований, чтобы показать начальству служебное рвение.
— Но почему же его не сняли, раз без оснований? — наивно спросила Инна. — Ты же, Мамед, там самый главный!
— А еще — грамотная комсомолка! — укоризненно посмотрел на нее Рузаев. — Должна бы знать, что чекисты на особом положении. Будь такая возможность, этого подлеца у нас давно духу не было бы. Он ведь своей «бдительностью» только восстанавливает население против советской власти.
— И все же… какие у него против тебя могут быть факты? — усомнилась Анна Михеевна. — Ведь их легко проверить!
— Конечно, в доносе в основном его собственный нелепый вымысел, но клевета искусно разбавлена фактами моего заступничества за арестованных и их освобождения по моему требованию.
— Ну и что, раз они были невиновны? — все так же наивно спросила Инна.
— Этот негодяй пытками добивался от них самооговора, — понуро объяснил Рузаев. — Потом арестованные отказывались от своих «признаний», но в делах они сохранились. Так что, — со вздохом заключил он, — придется оправдываться!
— Да уж, в неприятную историю ты попал, — сочувственно вздохнула Анна Михеевна. — Но я уверена, Мамед, что скоро все выяснится! Советую обсудить это дело с Горбаком. Николай Петрович обещал сегодня заглянуть к нам на огонек. Он получил второй ромб в петлицу и пребывает в отличном расположении духа.
Даже маленький Тёма знал, что хороший друг их дома Николай Петрович — очень большой чекистский начальник, тесным знакомством с которым его папа и мама дорожили и гордились.
* * *
Уже начало смеркаться, когда покончили с едой и выпивкой и по общему желанию перешли к танцам. Сергей Ильич принес свою гордость — маленький, изящный патефон, привезенный из командировки в Париж, и пластинки, среди которых были модные фокстроты и танго. Стол отодвинули к стене, и Тёма с сестрой Лелей, ненамного старше его, устроившись в уголке на диване, с интересом наблюдали, как разгоряченные вином молодые пары с энтузиазмом выделывают замысловатые па.
