Дойл ощутил приятное волнение. В полученной им от Стоддарта телеграмме цель его приглашения на обед в Лондоне была обозначена в довольно туманных выражениях, но этот человек был известным американским издателем, и Дойл надеялся услышать именно такое предложение. Его медицинская практика приносила меньше, чем хотелось бы. Чтобы убить время, он в ожидании пациентов принялся пописывать романы. Последние из них имели скромный успех. Для того чтобы совершить прорыв, ему нужен был именно такой человек, как Стоддарт. Дойл нашел его приятным, даже обаятельным… для американца.
Обед был великолепен.
Джилл оказался забавным парнем, но Оскар Уайльд – просто удивительным. Плавные, изящные движения его рук, томное выражение, оживлявшееся, когда он рассказывал свои необыкновенные анекдоты или произносил bons mots[3], – все это зачаровывало Дойла. Это настоящее волшебство, думал он. Благодаря современной технике он всего за несколько коротких часов был перенесен из сонного городка на южном побережье в этот элегантный отель, и вот он сидит с известным издателем, членом парламента и знаменитым поборником эстетизма.
Блюда стремительно сменяли одно другое: креветки в горшочках, заливное из курицы, рубец жареный в кляре, bisque de homard[4]. Красное и белое вино подали в начале вечера, и его щедрый поток не иссякал. Удивительно, сколько денег у американцев. На этот обед Стоддарт ухлопал целое состояние.
И как вовремя состоялась эта встреча! Дойл только что начал роман, который наверняка понравится Стоддарту. Его предпоследний роман «Приключения Михея Кларка» был неплохо принят, хотя самая последняя его вещь – о сыщике, прототипом которого стал его старый университетский профессор Джозеф Белл, – напечатанная в «Битонс кристмас анньюал», была принята более чем прохладно… Он заставил себя вернуться к разговору за столом. Джилл, член парламента от Ирландии, оспаривал истинность максимы, согласно коей богатство твоего друга должно вызывать у тебя недовольство.
Когда Уайльд услышал это, глаза его загорелись.
– Как-то раз дьявол шел по пустыне, – начал он. – И вот увидел он, что несколько демонов досаждают своими предложениями святому затворнику. Тот, даже не задумываясь, отказывался от всех гнусностей, которыми они искушали его. Дьявол, видя их неудачу, решил преподать им урок. «Вы действуете слишком грубо, – заметил он. – Позвольте мне». После этого он прошептал на ухо святому: «Твой брат назначен епископом Александрийским». И тут гримаса неприязненной зависти исказила дотоле безмятежное лицо святого. «Вот что я бы вам рекомендовал», – сказал дьявол своим мелким бесам.
Стоддарт и Джилл от души рассмеялись, а потом принялись спорить о политике. Уайльд обратился к Дойлу:
– Скажите, вы будете писать для Стоддарта?
– Думаю, что да. Дело в том, что я как раз начал работать над новым романом. Хотел назвать его «Запутанный клубок». А может быть, «Знак четырех».
Уайльд восторженно всплеснул руками:
– Мой дорогой друг, какая превосходная новость. Очень надеюсь, что это будет еще одна история про Холмса.
Дойл удивленно посмотрел на него:
– Вы хотите сказать, что читали «Этюд в багровых – тонах»?
– Я его не читал, мой мальчик, я его проглотил! – С этими словами Уайльд вытащил из кармана экземпляр книги, изданный «Уард Лок энд компани» с модным, несколько ориентализированным шрифтом на обложке. – Я даже пробежал его еще раз, узнав, что вы будете обедать с нами сегодня.
– Вы очень добры, – пробормотал Конан Дойл, не сумев найти ответа получше.
Он был удивлен и обрадован тем, что выдающийся деятель английского декаданса с удовольствием прочел скромный детективный роман.
– Я чувствую в Холмсе задатки выдающегося персонажа. Но… – Уайльд замолчал.
– Да? – выжидательно произнес Дойл.
– Наиболее примечательным мне показалась достоверность этой вещи. Подробности полицейской работы, расследование Холмса – это очень поучительно. Здесь мне многое у вас может послужить уроком. Понимаете, между мной и миром всегда существует туман слов. Ради хорошей фразы я выкидываю достоверность в окно, а если появляется возможность ввернуть остроту, то я забываю о правде жизни. Вы лишены этого недостатка. И все же… и все же я думаю, что вы с вашим Холмсом могли бы добиться большего.
– Буду признателен, если вы объясните, – сказал Дойл.
Уайльд отхлебнул вина.
– Если вы хотите, чтобы он стал по-настоящему великим сыщиком, выдающейся личностью, нужно сделать его более эксцентричным. Миру не нужен еще один сержант Кафф или инспектор Дюпен. Нет, пусть его человеческие черты воспарят до высоты его искусства. – Несколько мгновений он что-то обдумывал, неторопливо поглаживая орхидею, вставленную в его петлицу. – В «Багровых тонах» вы называете Ватсона «крайне ленивым». По моему мнению, добродетели мотовства и лени должны быть присущи вашему герою, а не его мальчику на побегушках. И сделайте Холмса более сдержанным. Пусть его лицо не «сияет восторгом», и пусть он не разражается «взрывами смеха».
Дойл покраснел, узнавая свои неудачные обороты.
– Он должен быть наделен каким-нибудь пороком, – продолжал Уайльд. – Добродетельные люди ужасно банальны. Я их просто не выношу. – Он снова помолчал. – Нет, не порок, Дойл, – пусть у него будет какая-нибудь слабость. Дайте-ка я подумаю… Ах да, вспомнил! – Уайльд открыл «Этюд в багровых тонах», нашел нужное место и начал цитировать доктора Ватсона: – «Я мог бы заподозрить его в пристрастии к наркотикам, если бы размеренность и целомудрие его образа жизни не опровергали подобных мыслей». – Он засунул книгу в карман. – Смотрите, у вас в руках была идеальная слабость, но вы ее выбросили. Подберите ее опять! Пусть Холмс будет рабом какой-нибудь пагубной привычки. Скажем, он любитель опия. Впрочем, нет. В наши дни любители опия на каждом шагу. Низшие классы потребляют его фунтами… – Неожиданно Уайльд щелкнул пальцами. – Вот оно! Кокаин. Вот вам новый и изящный порок.
– Кокаин, – неуверенно повторил Дойл.
Как врач, он иногда прописывал семипроцентный раствор пациентам, страдающим от истощения или депрессии, но мысль о том, чтобы сделать Холмса наркоманом, на первый взгляд показалась довольно абсурдной. Хотя Дойл сам просил Уайльда высказать мнение о романе, критика несколько смутила его. По другую сторону стола продолжался добродушный спор Стоддарта и Джилла.
Эстет отхлебнул еще вина и отбросил назад волосы.
– А вы? – спросил Дойл. – Будете писать книгу Стоддарту?
– Напишу. И возьмусь за нее под вашим, вернее, Холмса влиянием. Вы знаете, я всегда считал, что нет таких понятий, как нравственная или безнравственная книга. Бывают плохо или хорошо написанные книги – и больше ничего. Но меня увлекла мысль написать книгу, в которой речь бы шла о нравственности и об искусстве. Я хочу назвать ее «Портрет Дориана Грея». И я думаю, это будет такая история, что кровь заледенеет в жилах. Нет, это будет история не о призраках, но ее главный герой в конечном счете придет к страшному концу. Такие истории лучше читать при свете дня, а не по ночам.
