Через три с половиной холодных дня и три длинные, темные, ледяные ночи Ромочка понял: надо уходить. Он не знал, куда вдруг пропали дядя, телефон, электричество и отопление. Гораздо больше тревожило то, что мама исчезла и не вернулась и позже точно так же исчезла и не вернулась мебель. За свою короткую жизнь Ромочка понял, что дядя и телефон заслуживают гораздо меньше доверия, чем мама, отопление и мебель.
Он бесцельно бродил по комнате, и внутри у него все сжималось от дурного предчувствия. Выходить в одиночку на улицу строго запрещалось.
— Если хотя бы высунешь нос на улицу, мы с дядей тебя убьем: сначала я, потом он.
Но в доме нечего было есть.
Ромочка все тянул. Он обошел другие этажи. Необычные тишина и темнота на лестнице уже не удивляли его. Он поднялся на четвертый этаж и робко постучал к соседке Шиллер, хотя и догадывался, что ее нет. Дверь оказалась незапертой. Ромочка потянул ее на себя и вошел. Соседская квартира изумила его, хотя он и знал, что теперь здесь тоже все по-другому. В огромной двухкомнатной квартире не нашлось ничего, кроме кучи мусора. Занавески пропали, и комнаты утопали в ярком, резком свете. Деревья за окнами стояли голые, только последние желтые листочки зябко дрожали на ветру. Ромочка потопал назад, к себе.
Нерешительно постоял на пороге. А вдруг он сейчас войдет и все будет как было? Дома так уютно… Ромочка посидел на драном диване, озираясь по сторонам. Вдруг мама вернулась? Он старался не смотреть в те места, где раньше стояли телевизор, стол и книжный стеллаж. Ромочка вышел, повернулся и снова вошел, но надежда уже растаяла.
Снова заурчало в животе. Ромочка взял свое красное ведерко и положил в него мамину черную бархатную ленту. Потом сбежал вниз на три пролета, мимо сгоревшей квартиры на втором этаже, и спустился в подъезд. Кнопка, открывавшая кодовый замок, не работала, но между дверью и косяком виднелась тонкая белая линия. Ромочка навалился на дверь всем телом, и она распахнулась, впустив в подъезд ослепительный свет.
Он опустил руки. Голод и холод гнали и толкали его вниз по лестнице, но на миг он забыл и о том, что замерз, и о том, что хочет есть. В конце осени случаются такие погожие дни — белое небо высокое, сухо и очень холодно. Снег, который падал две ночи назад, растаял, но, судя по тому, как холодно, наверное, скоро пойдет снова. Ромочке стало весело. Скоро его накормят и согреют! Взрослым без труда удается отыскать еду и тепло, даже если у них нет денег.
Снаружи дом казался неестественно тихим. Дом старый, почти во всех окнах выбиты стекла, рамы перекошены. Занавесок почти нигде нет, но в темных прямоугольниках не горит свет, никто не двигается.
Никаких признаков жизни. Видно только, что жильцы в спешке покидали свои квартиры. Весь первый этаж завален мусором и обломками. У двери вмятины от тяжестей, которые выволакивали на улицу. И повсюду следы тележек, комья пыли, какие-то тряпки и осколки, по которым прошлись десятки ног.
Ромочка постоял у подъезда, наблюдая за прохожими. Он знал почти всех в лицо, но не по имени. Все живут рядом. Соседи шли туда-сюда. Многие куда-то уходили, а потом возвращались. Но никого из своего дома Ромочка не увидел. Может, надо подойти к кому-нибудь и сказать, что он остался совсем один? Взрослые не станут его ругать — его ровесники еще не гуляют на улице в одиночку! Ромочка выискивал в толпе прохожих знакомые лица, которых можно было не бояться. Может, подойти к бритому гитаристу, который живет через три дома? Или к толстухе из углового? У нее трое больших противных детей, но сегодня их с ней нет. А может, лучше к старушке в красивом кружевном платке, которая тащит две битком набитые авоськи? Из одной торчит батон… И все же Ромочка побоялся с ней заговаривать. Потом он перестал присматриваться к прохожим. Мало ли что… В ушах зазвучал мамин голос:
— Не разговаривай с чужими людьми!
Ромочка стоял на ступеньке, поджимая в сапожках пальцы ног. Никто не обращал на него внимания. Он покачался на пятках. Ведерко ударило его о ногу. Ромочка на время поставил его рядом с собой и похлопал ладошками в варежках. Потом он сложил руки вместе. Взрослые в такой позе молятся, но Ромочке было всего четыре года, и он никак не мог ни на что решиться. Вот он и замер на месте, чтобы подумать.
Улица почти опустела. Тускло поблескивали подмерзшие лужи — все в мелких складочках, как глаза у снулой рыбы. Мимо пронеслась машина: в это время дня пробок не было. Вот машина скрылась за утром, и все стихло. Ромочка страшно замерз и решил, что надо куда-нибудь двигаться. И все же он тянул время. Он был уже большой и знал, что по дороге носятся машины, а по тротуарам ходят чужие взрослые и большие дети. Малышам (а сейчас он казался себе совсем маленьким) на улице не место.
Вот проехало еще несколько машин. На противоположной стороне улицы показалась большая желтая собака. Она куда-то трусила, не спеша. Вдруг Ромочка вспомнил: собаки теплые. У соседки Шиллер жил мохнатый пес по кличке Гейне. Ромочка часто гладил его. Он вдруг живо представил себе густой, теплый мех на брюхе Гейне — правда, изо рта у пса пахло плохо. Ромочка подхватил свое ведерко, пролез в дыру в ограде и шагнул на тротуар. Громыхая ведерком, он пошел туда же, куда шла собака. Мама запрещала ему выходить из квартиры, отходить от взрослых и выходить на улицу — даже если его посылал дядя. А еще она говорила:
— Не подходи к уличным собакам. Они грязные, ты заразишься и умрешь.
Никто не гнался за Ромочкой и не ругал его за проступок. Внутри стало как-то пусто. Он закоченел от холода и хотел есть. И даже выйди сейчас из-за угла дядя, Ромочка бы ему обрадовался. И пусть дядя отшлепает его и утащит на новую квартиру — Ромочка поплачет, конечно, но ему сразу полегчает.
Проехала машина. Ромочка перебежал дорогу и оказался на той же стороне, что и собака. Теперь он дрожал от волнения — он нарушил все правила и запреты! Один перешел дорогу и один идет неизвестно куда. Собака остановилась в нескольких шагах впереди него; она внимательно обнюхала угол дома. Ромочка заметил ее отвисшее брюхо с двумя рядами сосков. Собака обернулась и внимательно посмотрела на него, а потом побежала дальше. Она трусила довольно быстро и уверенно. Бледно-золотистая шерсть была особенно густой на загривке. Ромочка украдкой огляделся. Все кругом такое серое и мрачное — кроме той собаки. Значит, лучше собаки ему ничего не найти. Так всегда говорила мама — и о квартире, и о дяде, и о телевизоре, в котором дрожало изображение. Так мама говорила и о самом Ромочке в те вечера, когда не работала.
Ромочка не поспевал за собакой. Тротуар весь покрылся черным льдом и был скользким. Ромочка напялил на себя столько теплых одежек, что мог идти только очень медленно. Он старался не отрывать ног от асфальта, чтобы не поскользнуться. Впереди показался поворот налево, в узкий переулок. Когда Ромочка заковылял туда вслед за собакой, то потерял ее из виду. Он сел прямо на холодный бетон, а ведерко поставил рядом. Пальцы даже в варежках совсем закоченели — он их не чувствовал. Ромочка свернулся калачиком у водосточной трубы, взбегавшей вверх по стене. Снизу, от тротуара, веяло теплом. Он даже немного согрелся. Значит, в доме, у которого он сидит, живут люди.
