Капюшон понял, что разговор у нас не склеивается, и достал из кармана шортов нож. Тот был настолько огромный, что даже не понятно, как до этого он умещался в кармане. Теперь парень уже не говорил, а, выпучивая глаза, визжал. Судя по тону, он требовал, чтобы телефон я отдал ему немедленно.
В пальцах у меня все еще дымилась сигарета. Ну, допустим, с ним, таким пьяным и таким тощим, я бы еще справился. Да даже и с парой таких, как он, тоже. В конце концов, я, хоть и белый, но не совсем европеец. И нравы в районе, в котором я вырос, не сильно отличались от сомалийских. Ножом там было не напугать и школьниц младших классов, а грабитель, даже со своим тесаком в руках не выглядел таким уж мастером махать кулаками. Да только завладеть моим «Nokia-8800» в этом чертовом «Лондоне» желал не он один, а целая толпа таких же тощих. Включая того, что с Калашниковым на плече стоял возле входа.
Парень придвинулся ко мне еще ближе, а бармен с испуганным видом, наоборот, отошел в самый дальний угол. Лицо у него было мокрое от пота, а глаза бегали. И тут у меня в кармане запищал телефон: пришла эсэмэска.
Капюшон от восторга даже опустил свой нож. Надо же! Эта штука еще и умеет издавать такие замечательные звуки! Не отводя взгляда от его лица, я аккуратно, очень медленно вытащил телефон из кармана. И только после этого посмотрел: сообщение пришло из Петербурга. От жены. От жены, которая в далеком северном городе соскучилась и решила отправить мне SMS.
Кириллические буковки на экране складывались в вопрос. Вернее даже в три вопроса. Жена писала: «У тебя совесть есть? Почему не пишешь? Интересно, ты еще помнишь, что у тебя вообще-то есть я?»
2
Скажу сразу, чтобы было понятнее: я люблю свою жену. Мне бывает нелегко с ней. И еще труднее мне бывает высидеть дома, когда жене хочется, чтобы я там сидел. Но если сказать одним предложением, то я очень сильно ее люблю. Даже не знаю за что.
Жена сидела дома в Петербурге, а я торчал черт знает где. Но это всего лишь потому, что у меня такая работа. Три с половиной года тому назад я решил, что мне самое время все поменять. Жить так, как я до этого жил в Петербурге, было уже невыносимо, и я просто исчез.
Как раз три с половиной года тому назад редакторша иностранного агентства новостей предложила мне написать об Африке. Причем о таких краях, куда другие журналисты ехать отказывались. По крайней мере за те деньги, за которые согласился я. Вообще-то белые читатели редко интересуются Африкой. Но тут новости пошли косяком: захват заложников в Нигерии, пираты в Сомали, революция в Зимбабве, погромы в Танзании. Редакторша звонила и спрашивала, готов ли я еще раз для них написать. Я каждый раз отвечал, что готов. То, что я писал, редакторшу устраивало, а то, сколько она платила, устраивало меня. В Африку я стал ездить регулярно. В общем, все как-то наладилось.
Уезжать из дому — это ведь как пить алкоголь. Если тебе что-то не нравится в реальности, то в руках у тебя пульт. Хоп! — и ты уже переключил канал. Выпил алкоголя или купил билет на другой конец света — результат один и тот же: реальность вокруг стала другой. Теперь, когда пограничники открывали мой паспорт, то от удивления теряли фуражки. Насчет половины стоявших в паспорте печатей я и сам не был уверен, что точно знаю, на каких это языках.
Все бы хорошо, да только со временем ты забываешь, какой именно мир является настоящим. Три с половиной года. Больше десяти процентов моей жизни. Прежде я всерьез думал о карьере и нормальной семейной жизни. О том, чтобы завести детей… Проводить вечера перед телевизором… Ничего этого так и не случилось. Последние три с половиной года домой я заскакивал, только чтобы переодеться. Зато я научился за полчаса отыскивать в любом городе континента самый дешевый отель.
Три недели назад редакторша позвонила и произнесла слово «Сомалиленд». Она объяснила, где забирать билеты, а когда я положил трубку, жена тоже решила мне кое-что объяснить. Если мне так уж хочется, я могу сгонять в свою Африку еще разок, сказала она. Но дальше мне придется выбирать: если в моем заграничном паспорте появится еще хоть один штамп о пересечении границы, то сразу после него в общегражданский паспорт я получу отметку о разводе.
— Понимаешь?
— Да.
— Извини, если это звучит как ультиматум. Но иначе ты бы не услышал.
— Да. Я все понимаю. Это ты извини.
— И что ты решил?
Мы сидели на кухне. Кухня была куплена на гонорары, которые мне платило агентство. Найдется ли еще желающий платить мне столько же? Редакторша переводила мне неплохие деньги, хотя, если честно, дело было совсем не в деньгах. На самом деле я просто привык к этой жизни. Мне не хотелось ничего в ней менять. Но жена сказала, что хочет быть со мной. Все время, а не только три дня в месяц. И я сказал об этих ее словах иностранной редакторше. В общем, Сомалиленд был последним. Пришло время возвращаться домой, и я возвращался.
Доехав до аэропорта, я выкурил сигарету и подумал, что и хорошо. Дома меня ждет жена, и на первое время это вполне прокатит за смысл. А дальше будет видно.
3
Маршрут у меня был причудливым. С тремя пересадками, ночевкой в аэропорту и долгими-долгими муторными перелетами. Зато выходило почти в полтора раза дешевле, чем прямой рейс.
Совсем ночью, пролетев в полной темноте над священными городами Меккой и Мединой, самолет приземлился в Дубае. Документы у входа в аэропорт проверял чернокожий пограничник. Форма у него была очень красивая: темно-синий мундир с аксельбантами плюс ботинки ослепительного красного цвета.
Стыковка была не самая удачная: в аэропорту мне предстояло провести всю ночь — больше восьми часов. Я погулял по бесконечным залам. Сесть было негде. Рюкзак обрывал плечо. В самом дальнем уголке аэропорта я отыскал место потише, лег за креслами прямо на пол и тут же уснул.
Несколько раз я просыпался и переворачивался на другой бок. Лежать на жестком полу было неудобно. Во сне я инстинктивно трогал нагрудный карман, в котором лежали телефон и паспорт. Уже под утро мне приснилась девочка-школьница, с которой когда-то я впервые в жизни попробовал поцеловаться. Я снова был тинейджером и, неудобно изогнувшись, лежал рядом с ней на чужом диване. Волосы девочки снова невыносимо пахли чем-то горьким.
Дело происходило дома у нашего общего приятеля. Ее и моего одноклассника. Утром парень позвонил и пригласил заглянуть в гости. У каких-то незнакомых мне меломанов он раздобыл магнитофонную кассету с модной музыкой и звал послушать. А зачем к нему зашла та девочка с подружкой, я не знаю. Звали ее Юля. Уже тогда она носила такую клетчатую юбочку, как пятнадцать лет спустя станут носить девушки из группы «Тату». В школе она сидела на три парты впереди меня. Во время уроков я иногда рассматривал ее затылок. У Юли были светлые волосы. Сзади на шее они закручивались в белые загогулинки. Разглядыванием белого затылка все и ограничивалось. До этого, за все время учебы в школе, я, по-моему, ни разу с ней даже не поговорил. Даже о чем-нибудь вроде домашних заданий. А теперь в квартире приятеля нас оказалось ровно четверо… Я, он, Юля с подружкой… И для начала мы сели послушать музыку.
