Когда дочери Сильвии, Аллегре, исполнилось девятнадцать, Джослин потратила целых шесть месяцев, подыскивая для нее подходящих молодых людей. Теперь уже тридцатилетняя, Аллегра стала пятым членом нашего книжного клуба. Остен Аллегры писала о влиянии финансовых трудностей на личную жизнь женщин. Если бы Аллегра работала в книжном магазине, Остен стояла бы у нее в отделе ужасов.
Аллегра носила короткие дорогие стрижки и дешевые эффектные туфли, но мы не обратили бы на это внимания, если б она при каждом удобном случае не называла себя лесбиянкой. Когда невосприимчивость Джослин стала уже неприличной, Сильвия отвела ее в сторонку и спросила, когда же до нее наконец дойдет. Та чуть не сгорела со стыда.
Джослин переключилась на подходящих молодых женщин. Она держала собачий питомник и разводила родезийских риджбеков. К счастью, оказалось, что собачий мир изобилует походящими молодыми женщинами.
Пруди была самой молодой из нас — двадцать восемь. Ей больше всего нравились «Доводы рассудка», последний и самый мрачный роман Остен. У Пруди книги Остен менялись при каждом чтении: один год — сплошная романтика, а на другой вдруг прохладная ироническая проза. Остен Пруди рано умерла, в сорок один год, возможно, от болезни Ходжкина[1].
Пруди ждала, что мы как-нибудь отметим ее искреннюю преданность Остен — ведь она-то заслужила приглашение, в отличие от Аллегры, попавшей к нам лишь благодаря матери. Само собой, у Аллегры могли быть какие-то ценные мысли; Пруди не терпелось их услышать. Всегда интересно, что лесбиянки думают о любви и браке.
У Пруди было драматическое лицо, глубоко посаженные глаза, белая-белая кожа и впалые щеки. Крошечный ротик, в улыбке губы почти исчезали, как у Чеширского кота, только наоборот. Она преподавала французский в старшей школе и единственная из нас на тот момент была замужем, не считая Сильвии, которая уже почти не считалась. И может, Григга — про Григга мы не знали, — но с чего бы Джослин пригласила женатого?
Остен Григга никто себе не представлял.
Итак, нас было шестеро: Джослин, Бернадетта, Сильвия, Аллегра, Пруди и Григг — полный список книжного клуба Центральной Долины/Ривер-Сити, клуба Джейн Остен и только ее. Наша первая встреча прошла в доме Джослин.
Март. Глава первая, в которой мы собираемся у Джослин, чтобы обсудить «Эмму»
Мы сидели кружком на веранде у Джослин и попивали в сумерках холодный чай, настоянный на солнце. На ее двенадцати акрах пахло свежеподстриженной калифорнийской травой. Вид был чудесный. После грандиозного лилового заката горы Берриесса на западе погрузились в тень. Южнее протекал ручей, летом пересыхавший.
— Вы только послушайте лягушек, — сказала Джослин.
Мы прислушались. Из-под суматошного лая собак в ее питомнике едва пробивался лягушачий хор.
Она представила нам Григга.
Тот принес сборник «Грамерси»; значит, Остен — недавнее увлечение. Мы не могли принять человека, который заявился с новенькой книжкой и у которого на коленях лежит полное собрание романов, когда обсуждается одна «Эмма». Как только он хоть что-нибудь скажет, кто-то из нас должен поставить его на место.
Но только не Бернадетта. Хоть Бернадетта и настаивала на чисто женском обществе, у нее было добрейшее в мире сердце; мы не удивились ее радушию.
— Как славно встретить мужчину, который интересуется мисс Остен, — сказала она Григгу. — Приятно узнать мужскую точку зрения. Очень рады, что вы пришли.
Бернадетта никогда не говорила одну фразу, если можно сказать три. Иногда это раздражало, но чаще умиротворяло. Она пришла с какой-то огромной летучей мышью над ухом. Оказалось — просто листок; обнимая Бернадетту, Джослин его убрала.
Джослин вынесла на веранду два уютно жужжащих обогревателя. На полу лежали индийские ковры, а рыжий испанский кафель, вероятно, маскировал собачью шерсть. Еще у нее стояли круглые фарфоровые светильники в форме китайских ваз — без привычной пыли на лампочках, ведь это дом Джослин. Светильники были с таймерами. В нужный момент, когда достаточно стемнеет, они включатся одновременно. Этого еще не произошло, но мы с нетерпением ждали. Может, кого-нибудь как раз озарит гениальная мысль.
На единственной стене, в окружении призовых лент и родословных, висели фотографии: ее династия риджбеков. Риджбеки — матриархальная порода, это одно из их многочисленных достоинств. Предоставьте Джослин место лидера, и высокоразвитая цивилизация вам обеспечена.
Принцесса Серенгети взирала на нас свысока — глаза с поволокой и беспокойный умный лоб. Фотография едва ли способна передать характер собаки: плоское изображение искажает их сильнее, чем людей и даже кошек. Птицы выходят хорошо, они сдержанные по натуре, и к тому же часто фотограф на самом деле целился в дерево. Но этот портрет удался, Джослин сама снимала.
Под фотографией Принцессы, у наших ног, лежала ее дочь — Заря Над Сахарой. Она только-только угомонилась, а до этого полчаса бродила между нами, горячо дыша в лицо запахом стоячего пруда и оставляя на брюках шерсть. Любимица Джослин, единственная собака, которую впускали в дом, хотя она не представляла никакой ценности: Сахара страдала гипертироидизмом, и ей пришлось удалить яичники. Как жаль, что не будет щенков, вздыхала Джослин, у нее милейший нрав.
Недавно Джослин потратила больше двух тысяч долларов на ветеринара для нее. Нас это порадовало; говорят, собаководы становятся жесткими и расчетливыми. Джослин надеялась выставлять ее и дальше, хотя питомнику это денег не принесет, лишь бы Сахара не грустила. Выровнять бы походку — в походке вся красота риджбека, — и можно показывать снова, даже не рассчитывая на призы. (Но Сахара уже сдалась; она впала в уныние и задумчивость. Бывает, кто-то спит с судьей, ничего тут не поделаешь.) Сахара выступала в классе «сука с половыми изменениями».
Лай снаружи превратился в истерику. Сахара встала и оцепенело подошла к сетчатой двери; спинной гребень топорщился, как зубная щетка.
— Почему Найтли такой несимпатичный? — начала Джослин. — У него столько хороших качеств. Почему я его недолюбливаю?
Мы едва расслышали; ей пришлось повторить. Честно, в такой обстановке впору обсуждать Джека Лондона.
Почти все о Джослин мы знали из рассказов Сильвии. Маленькая Джослин Морган и маленькая Сильвия Санчес познакомились в одиннадцать лет в скаутском лагере; теперь им было за пятьдесят. Обе жили в хижине чиппева, зарабатывая лесной значок. Они должны были разводить костры шалашиком, готовить на них и есть приготовленное; задание считалось невыполненным, пока скаут не освободит тарелку. Они учились узнавать листья, птиц и ядовитые грибы. Словно кто-то из них осмелился бы съесть гриб, ядовитый или нет.
Последнее задание состояло в том, что их командами по четыре человека увозили на просеку в десяти минутах от лагеря, а обратно они добирались сами. Это было несложно, им давали компас и подсказку: столовая — к юго-западу.
