Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 48
– Да, смотри, я сделаю склепку, а потом солнце вперед и назад, – запальчиво отозвался Анвар и стал раскачивать ногами из стороны в сторону, готовясь выполнить упражнения.
Мага, посмеиваясь, наблюдал за его кувырканьем.
– Э, беспонтово делаешь, дай я.
– Я еще не закончил, – отозвался Анвар, вися на одной руке.
– Слушай, по-братски кулак покажи! – воскликнул Мага.
– Ну, – послушался Анвар, сжимая кулак свободной руки.
– Вот так очко свое ужми, ле! – захохотал Мага, сгоняя Анвара с турника.
Потом спросил:
– А этот Дибир кто такой?
– Знакомый наш.
– Суфий, да? Эти суфии только и знают, что свою чIанду{Вздор, белиберда (авар.).} Пророку приписывать, – сказал Мага и, быстро подтянувшись несколько раз, спрыгнул на землю. – Башир, же есть, с нашей селухи, он меня к камню водил одному. Это аждаха{Злое чудище (тюрк.).}, говорит.
– Какой аждаха?
– Вот такой! Устаз{Учитель тариката, учения популярного среди суфиев Дагестана. Тарикат проповедует путь духовного очищения и возвышения зачастую через аскетизм, отшельничество и мистические практики.} один народу сказки рассказывает. Жил, говорит, у нас один чабан, который чужих овец пас, а этот аждаха стал баранов у него воровать. Один раз своровал, второй раз своровал. И этот чабан, же есть, мышеваться тоже не стал. Э, говорит, возвращай баранов, а то люди на меня думают. Аждаха буксовать стал и ни в какую, бывает же. И раз, чабан взял стрелу и пустил в аждаху, и стрела ему в тело вошла и с другой стороны вышла. А потом чабан взял, попросил Аллаха, чтобы аждаха в камень превратился.
– И чего? Этот камень и есть аждаха? Похож хоть? – спросил Анвар, снова прыгая на турник и свешиваясь оттуда вниз головой.
– Там в нем дырка насквозь, короче. А так не похож ни разу. Башир верит, говорит, эта дырка как раз от стрелы, а голова, говорит, сама отвалилась потом.
– Что он, в горах камней, что ли, не видел? – засмеялся Анвар, продолжая висеть вниз головой.
– Там камней мало – место такое. Я Баширу сказал, же есть, бида{Новшество с оттенком ереси (араб.).} это, бида. А он стал меня вахом обзывать. У этих суфиев все, кто им не верит, – вахи!
В доме послышались звуки настраиваемого пандура. Мага вынул телефон и присел на корточки:
– Сейчас марчелле позвоню одной.
Анвар запрокинул свое слегка угреватое лицо к небу. Молодой месяц слабо светил там, в неподвижности, едва вылавливая из тьмы недостроенную мансарду, торчащий из стены холостой фонарь и бельевые веревки. Вдруг чуть выше веревок испуганно метнулась летучая мышь. Анвар завертелся, тщетно силясь увидеть, куда она полетела. Меж тем звуки пандура в доме окрепли, и полилась протяжная народная мелодия, необъяснимо сочетавшаяся с этим вечером. «Вот интересно, – подумал Анвар. – Я вижу эту связь, а тот, кто играет или ест сейчас в комнате, – не видит».
– А про Рохел-меэр слышал? Село заколдованное. Праздничная гора! То видно его, то нет. Говорят… Але, че ты, как ты? – перебил Мага сам себя, склабясь в трубку и отворачиваясь от Анвара. – Почему нельзя? Нормально разговаривай, е!.. Давай, да, подружек позови каких-нибудь и выскакивай… А че стало?.. Я про тебя все знаю, ты монашку не строй из себя… А че ты говоришь: я наезжаю – не наезжаю… Вот такая ты. Меня тоже не пригласила… А умняки не надо здесь кидать!..
Анвар зашел в дом. Юсуп, возвышаясь над столом, пел одну из народных песен, перебирая две нейлоновые струны пандура. Пение его сопровождалось ужимками и восклицаниями Керима «Ай!», «Уй!», «Мужчина!» и тому подобным. Раскрасневшаяся Гуля откинулась на диван, Дибир задумчиво смотрел на свой забинтованный палец. Зумруд беззвучно прищелкивала тонкими пальцами с осыпающейся мучной пыльцой, прикрыв глаза и поддаваясь течению напева.
Она видела себя, маленькую, в горском доме своей прабабушки, древней старухи, одетой в свободное туникообразное платье, слегка заправленное по бокам в широкие штаны. Под прабабушкиным ниспадающим вдоль спины каждодневным чохто{Национальный дагестанский женский головной убор. Сейчас чохто носят только редкие пожилые горянки.} прятался плоский обритый затылок, избавленный под старость от многолетнего бремени кос. Каждый день она уходила в горы на свой бедный скалистый участок и возвращалась, сгибаясь под стогом сена, с перепачканными землей полевыми орудиями.
Когда в селе играли свадьбы, прабабушка сидела с другими старухами на одной из плоских крыш, с Зумруд на руках, разглядывая танцоров и слушая шутки виночерпия. Черные наряды делали старух похожими на монашек, но в них не было ни капли смирения. Они нюхали или даже курили табак, читали друг другу едкие куплеты-экспромты, а вечерами ходили по гостям, закидывая внуков за спину, как стога сена или кувшины с водой.
Зумруд на мгновение представила соседский дом с большой верандой, покрытой ворсовым ковром. Там большая громкоголосая старуха покачивала самодельную деревянную люльку со связанным по рукам и ногам младенцем. Зумруд вспомнила, как щупала тогда детский матрасик с проделанной в положенном месте дырочкой. В нем хрустели пахучие травы, а в изголовье таился запрятанный нож…
Песня иссякла, и все захлопали.
– О чем это, Юсуп? – спросила Гуля, не знавшая аварского языка.
– О взятии Ахульго. О штурме главной твердыни имама Шамиля. Это я тебе примерно перевожу… Значит, много недель отражали мюриды атаки русских на неприступных скалах Ахульго, но врагов и вражеских пушек было слишком много… И тогда горянки надели черкески и сражались наравне с мужчинами, матери убивали своих детей и сами прыгали в пропасть, чтобы не достаться русским, дети с камнями кидались на врага, но крепость была взята, вот… Храбрый Шамиль все равно не попался в руки кяфирам, хоть и отдал в заложники любимого сына. Примерно так.
– Тогда иман{Вера в исламские догматы (араб.).} был у людей, не то, что сейчас, – заметил Дибир.
– А мне так нравились наши старые певцы! – сказала Зумруд, убирая выбившиеся пряди за уши. – Сейчас, посмотрите, одна попса, мелодии все краденые.
– А мне Сабина Гаджиева нравится, – возразила Гуля.
Зумруд махнула рукой:
– Ой, я в них не разбираюсь. Сабины-Мальвины… Раньше ведь настоящими голосами пели, слова тоже сами сочиняли. Теперь этого не понять.
– Ну, вечно ты недовольная, Зумруд! – протянула Гуля, улыбаясь. – Как ты с ней живешь, Юсуп?
Юсуп засмеялся.
– Да, ее дома не запрешь.
– Запирать не надо, – сказал Дибир, – женщина сама должна понимать, что Аллах не дал ей такой обязанности – обеспечивать семью, значит, пускай занимается домашними делами.
– Ты, Дибир, проповедь своей жене читай, – полушутя-полусерьезно обозлилась Зумруд. – А мне и так наши проповедники надоели. Идешь по улице – листовки суют, сядешь в маршрутку – газеты суют.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 48