Книга Гибрид - Игорь Беляев

— Эй ты, ивреец! — кричит мне мальчик.

Я не знаю почему, но страшно обижаюсь и не хочу с этим мальчиком играть. Дома я спрашиваю:

— А что такое «иврей»?

— Твой папа еврей, твой дедушка еврей.

— Какой дедушка?

— Папин папа.

— А твой папа?

— Мой папа русский, и мама тоже русская. У тебя одна бабушка русская, а другая нерусская.

— А что значит «русская» и «нерусская»?

— Когда вырастешь, все поймешь.

— А «иврейцы» все плохие или не все?

Мама сердится и не хочет об этом разговаривать. Мишка мне сказал, что «иврейцы» пьют нашу кровь.

Я пристаю к дедушке, который у меня «иврей»:

— Деда, а деда? Ты пьешь кровь?

— Фуй, фуй, — дедушка всегда так говорит, когда сердится. — Кто тебя этому научил?

— Бабушка сказала, что тетя Белла пьет ее кровь.

Тетя Белла — сестра моего дедушки. Она старая, как баба-яга.

— Твоя бабушка имела в виду совсем не это. Просто она и тетя Белла не находят общий язык.

Но меня не интересует сейчас общий язык. Мне нужно знать, почему «иврейцы» пьют нашу кровь?

— Не слушай всякие гадости, которые говорят во дворе. Это глупые люди.

— А Мишка сказал, что ты, скорей всего — «жид пархатый».

Дедушка становится такой красный, как помидор:

— Не смей так говорить. Фуй! Фуй! Твоего Мишку надо забрать в милицию.

Я хочу смягчить обстановку:

— А собаки бывают «ивреи»?

— Какие собаки? — не понимает дедушка.

— Мишка еще говорит, что пудель у соседей — это «иврейская» собака.

— Ходи сюда, — говорит мне дедушка, — никогда не повторяй, что говорит тебе твой Мишка. Он просто невоспитанный мальчик. Фуй!

Если у меня один дедушка «иврей», а другой «русский», тогда я сам — «русский» или «иврей»?

Если у меня одна бабушка «русская», а другая бабушка, наоборот, «иврей», тогда я сам кто — «русский» или «иврей»?

Если у меня даже папа «иврей», а мама «русская» — тогда что мне делать?

Папин дедушка говорит, что у нас нет теперь ни «русских», ни «ивреев». Теперь все равны, как обещал Маркс.

При царе «ивреев» в Москву не пускали. Было ужасное безобразие. Только купцов первой гильдии. Мой дедушка был купец. Но жил он не в Москве, а в Минске. И там делал махорку «Тройка» для всей русской армии. А махорка — это такой табак, который приличные люди не курят. Приличные люди курят «Казбек». Моя мама курит «Беломор».

Дедушка сейчас совсем не курит. Врачи сказали, что если он будет курить, умрет прямо на улице.

Дедушка не хочет умирать в такое время, когда всем дали свободу. Как обещал Маркс. И теперь живи, где хочешь. Только не делай глупости.

А Дворничиха сказала, что у нас во дворе слишком много «ивреев». И нечего им делать в Москве.

Про меня она долго думала и теперь решила, что я, наверно, все-таки «русский». Хоть папа и подкачал. Потому что беленький. И у меня голубые глаза, как у мамы. А «ивреи» все черные. У них на лбу написано — «иврей»!

У моего дедушки ничего не написано.

У папиной бабушки тоже на лбу не написано. Может быть, они даже не «ивреи»?

Когда один мальчик бросил в меня камнем, Вовка дал ему хорошенько. А Дворничиха сказала, что нельзя бросать камнями даже в «ивреев». Потому что можно разбить окно.

Нашу соседку в Сокольниках зовут Чилевич. Она сказала, что «ивреев» не любят, потому что они умные. А бабушка сказала, что эта Чилевич сама неумная и большая нахалка. Она всегда в магазине лезет без очереди.

Папина бабушка тоже говорит, что умный человек никогда не будет показывать, что он умный, а кругом одни дураки.

Когда я это сказал про одного мальчика во дворе — «дурак какой-то», бабушка на меня накричала. А папин дедушка сказал, что если он на самом деле дурак, то ничего страшного нет. Потому что дурак — не ругательское слово, и говорить надо всегда только правду. Какой бы горькой она ни была.

Дядя Сережа сказал, что я никакой не «иврей» и никакой не «русский». Я наполовинку. Настоящий «ГИБРИД». Если грушу скрестить с яблоком, получается «гибрид». И если пуделя с овчаркой — тоже «гибрид».

А папина бабушка сказала, что это скользкий вопрос.

Я пошел во двор и всем сказал, что я никакой не «иврей», а «гибрид».

На Никицкой все ребята теперь меня так и зовут. А в Сокольниках пока еще никто не знает, что я «гибрид».

У бабушки я сплю в креслах. Вот так — берут два кресла и сдвигают на ночь. А между ними ставят козетку. Один раз во сне я ворочался-ворочался и ка-ак — бабах! Кресла разъехались… и я полетел на пол.

Вот такая получилась дураковина.

На Никицкой теперь меня кладут за шкап. Там дедушкины книги. Он всю жизнь их собирал, пока жил дома.

Я люблю смотреть Брема. Про животных. Только это тяжелая книга. Бабушка достает из шкапа по одной. Я листаю эти книги, если хорошо вымою руки, с мылом. Больше всего мне нравится про собак. У Брема есть все собаки, с картинками. Только нет «гибридов».

Я очень хочу собаку.

Но бабушка говорит, что собаку держать негде. Только у дяди Вани есть собака Неро. Но дядя живет в доме из-под консерватории, и там высокие потолки. А дядя сделал себе комнату под потолком, и туда надо забираться по лестнице. Там он и живет со своей собакой. А тетя Тася живет внизу, под лестницей. И Неро меня катает зимой на санках.

Консерватория тут совсем рядом — на Никицкой.

Там научилась мама играть своего Рахманинова.

И совсем не страшно, что я «гибрид».

Ведь правда?

Все-таки лучше, чем «иврей»!