У Никитских Ворот
— Гулять надо в своем дворе. А на улице могут задавить, — говорит Аня. И мы идем на улицу.
Моя мамина бабушка живет у Никицких Ворот.
Никаких ворот по-правдашнему нет.
Есть просто улица. И по ней ходит трамвай — «Аннушка».
И «Двадцать второй».
Дом бабушки против театра.
А театр называется «РЕ-ВО-ЛЮ-ЦИЯ»!
Вон там я и живу, в гостях у бабушки.
Обнаружился я в этой жизни, когда мне было лет пять. Да, точно — пять лет.
Вот я стою на углу Никицкой. Там — памятник…
А здесь аптека. Остановка у магазина. Но сегодня трамвай по рельсам не ходит.
Первое мая! Праздник!
На аптеке — портрет. В полдома! Узнаёте? Ну канешно — самый добрый человек на свете. И самый умный.
Мимо все бегут с выпученными глазами.
Гремит музыка:
Утро красит нежным светом
Стены древнего Кремля,
Просыпается с рассветом
Вся Советская земля…
Я держу Аню за руку. Крепко-крепко. Потому что боюсь потеряться.
Демонстрация!
— Какие мы холосенькие! — говорит какая-то тетя и гладит меня по голове.
На мне бархатный костюмчик, который сшила бабушка из дедушкиного пиджака. И большой бант в горошек.
Я стесняюсь. Все на меня смотрят. А тетя протягивает конфету.
На фиг мне нужна ее конфета?!
— Что должен сказать вежливый мальчик? — рассерживается Аня.
И вежливый мальчик говорит:
— Спасибо, тетя.
На бульваре продают «уди-уди» и мячики на резинке.
Вот такие. Раз — два! Раз — два — три!
Но больше всего мне хочется шарик, который летает.
Вон там стоит дядя на одной ноге, и у него целая куча этих цветных шариков.
Красные! Синие! Зеленые!
Я хочу красный. И синий тоже.
Тащу туда Аню — вдруг все шарики кончатся. И нам ничего не достанется.
Вчера бабушка водила меня сюда в парикмахерскую. Подстригаться на лето.
Я не люблю подстригаться. Потому что волосы потом кусаются.
На кресло положили доску. А на доску я влез сам. Тетя-парикмахер сказала, чтобы я перестал вертеться. А то она мне отстрижет уши.
Тут она взяла машинку и как вцепится!
Я, канешно, заорал.
А бабушка сказала:
— Перестань сейчас же! Ты же мужчина! Возьми себя в руки.
Я, канешно, мужчина. Но зачем за волосы дергать?!
Беру себя в руки. И эта противная тетка оставляет мне вот такую челку на все лето.
Бабушка этот праздник не считает. У нее — Рождество и Пасха. Но сегодня она все равно печет пироги. Потому что к обеду соберется вся семья.
А я люблю всякие праздники.
Кипучая! Могучая!
Никем не победимая.
Страна моя!
Москва моя!
Ты — самая любимая!
Дома я сказал, что это песня про мою бабусеньку.
— Почему? — спросил дядя Жорж.
— А потому, что наша бабусенька — кипучая, могучая, никем не победимая и самая любимая.
— Сам додумался? Или Аня научила?
— Да будет вам, — рассердилась Аня. — Как что, сразу Аня виновата. — И пошла на кухню обижаться.
К Ане придираются, потому что она — неродная дочь.
— Со стола убрать — Аня! Посуду мыть — Аня! Как будто, кроме Ани, некому.
У меня одна мама и один папа. Две бабушки и два дедушки. Правда, один дедушка уже давно почему-то прохлаждается в тьмутаракани. И я его живого не помню. Только на этой вот большой фотокарточке.
Очень хороший дедушка! Из его костюмов мне и перешивают. А дедушка, может быть, скоро приедет, если его там отпустят. К нему бабушка собирается. Не насовсем. В гости.
У нас большая семья. Тетей и дядей у меня — завались. Но больше всех со мной занимается Аня. Хотя она и неродная бабушкина дочь. Просто когда у Ани все отправились на тот свет, бабушка взяла ее к себе воспитывать. Тогда она была совсем девочкой.
Дядя Сережа говорит, что она и теперь еще девочка. Потому что замуж не вышла. А замуж Аня не вышла, чтобы не бросать бабушку. А теперь и меня.
