Дорота. У тебя бывали такие страшные мысли?
Януш. Нет, у меня никогда не было подобных мыслей, возможно, потому, что я проявлял меланхолическое отношение к себе самому и окружающей меня действительности. Несмотря на то что причины для депрессии существовали: в возрасте пятнадцати лет я уехал из дому и очень тосковал по родным.
Дорота. Ты мог звонить, писать.
Януш. Ты забыла, что тогда еще не существовало мобильных телефонов. Собственно, я не мог звонить родителям, поскольку у них в квартире не было телефона; во всем нашем доме имелся лишь один аппарат. Я очень тосковал, но хуже всего то, что приходилось делать вид, будто вовсе не тоскуешь. Тоска считалась тогда чем-то очень немужественным, ее скрывали, уткнувшись в подушку. И я знаю, что в нашей комнате каждый из нас восьмерых ночью тосковал, а утром вставал и изображал удовольствие жизнью. Надо было быть, как сейчас говорят, соо/1. Мне кажется, что у нас имелись причины для печали: все мы были детьми, которых оторвали от дома. А если для печали есть повод, то депрессивное состояние худо-бедно оправданно. Сегодня зачастую депрессии подвержены девушки и юноши, находящиеся в хорошей финансовой ситуации. Они живут с родителями и родственниками. Но несмотря на это, постоянно ощущают себя непонятыми, непринятыми и впадают в известного рода юношескую депрессию, что, несомненно, связано с гормональной бурей. Уже давно доказано, что снижение уровня тестостерона связано с колебаниями настроения. А ведь чтобы избавить юношей от депрессии, достаточно просто использовать пластырь, поставляющий организму соответствующую порцию тестостерона.
Дорота. То есть искусственно выравнивать уровень гормонов?
Януш. Да, но мало кто принимает этот факт во внимание. Скорее подчеркивается, что подростки переживают период протеста, возражений, отчужденности. Будучи погруженными в состояние печали и не в силах справиться с собой, некоторые из них обращаются к веселящим средствам, то есть, к сожалению, к алкоголю или довольно крепкой химии, которая становится все более изощренной и делает людей все более зависимыми. Это уже не обычная конопля или листья коки. Хотя лично я — решительный противник любых наркотиков. Есть наркотики натуральные и наркотики искусственные, синтезированные, такие как, например, крэк. И те и другие — очень опасные и приводящие к сильной зависимости дурманящие средства, к которым молодые люди обращаются все чаще, чтобы позабыть о печали, чтобы на краткий миг получить возможность ощутить себя другими людьми, живущими в другом мире. И тем самым становятся зависимыми от следующих доз. Когда я был подростком, такого рода средства были недоступны. Оглядываясь назад, могу сказать, что моя печаль была вызвана тоской по дому и, значит, чем-то вполне реальным. Хотя, пожалуй, период моего созревания прошел довольно мягко. Кроме того, для одиночества, сетований и жалости к себе нужно иметь очень много времени. Люди же, не желающие чувствовать себя одинокими и болезненно переживать это состояние, спасаются, заполняя свой день до отказа, так что у них не остается ни одной свободной минуты. Подобным принципом руководствовались и в нашем училище. Каждый наш день здесь был запрограммирован — муштра, подъем на рею на паруснике, практика на катерах или же выход в рейс. Таким образом, ни на что другое времени просто не оставалось: боцман заботился о том, чтобы мы постоянно были заняты. Конечно, невольно задумываешься о своем одиночестве, например, во время четырехчасовой вахты на мостике, когда, глядя на море, ощущаешь пронзительную пустоту и рядом нет никого, с кем можно было бы поговорить. Именно в такой момент я принял самое важное в своей жизни решение. На третьем году обучения, во время африканского рейса, моего самого большого приключения, когда реализовался план покинуть родителей и увидеть мир. Я был счастлив, мой план воплотился в реальность. Именно тогда я решил, что это не то, чем я хочу заниматься в жизни. Что я не хочу быть один, не хочу покидать близких и не хочу вести столь монотонную жизнь, какую только и может предложить плавание. Это невероятное приключение, но длится оно очень недолго. И там, на капитанском мостике, во время собачьей вахты, а известно, что хуже собачьей вахты...
Дорота. ...ничего нет.
Януш. Да, она длится с двенадцати ночи до четырех утра, так вот именно в одну из таких вахт я принял решение, осознав, что совсем не хочу быть рыбаком на судах дальнего плавания. Парадоксально: я был абсолютно уверен в своем решении, хотя совершенно не знал, чем именно буду заниматься в будущем.
Дорота. Тебе надо было отправиться в это плавание, чтобы во всем разобраться.
Януш. Я попробовал и убедился, что это занятие мне не подходит. Впрочем, я знал, что наверняка буду работать, буду заниматься чем-то на суше, что это будет замечательный период в моей жизни,— так я, во всяком случае, думал о своем будущем. И я полюбил учиться. Я понял, что это единственный шанс, чтобы извлечь пользу из той довольно забавной, с точки зрения моего более позднего образования, школы, какой для меня стало училище морского рыболовства. По замыслу своего создателя это заведение не предназначалось для подготовки к учебе в высших учебных заведениях. Оно должно было готовить выпускников к выполнению конкретных заданий. Нам предстояло получить профессиональное образование, а потом вылавливать рыбу из моря и привозить ее к родным берегам. После окончания обучения у нас было мало шансов поступить в университет или какой-нибудь другой вуз, чтобы изучать, например, право или историю изящных искусств.
Дорота. В училище давали конкретную профессию.
Януш. Но, пожалуй, никто об этом тогда не думал. И решение, которое я принял ночью на мостике, было чуть ли не экономическим саботажем. Из всех выпускников, а было нас много, на море осталось только 40% и те, кто еще жив, по-прежнему плавают. Среди остальных есть и юристы, и экономисты, и врачи, а также представители других профессий. Например, я — специалист по информатике в области химии. И я до сих пор помню ту ночь, когда принял столь важное для себя решение.
Дорота. Но ты учился на рыбака. Получил диплом. Почему?
Януш. Ну, рыбаком меня можно назвать только теоретически. То есть у меня есть диплом моряка дальнего плавания, как и у всех моих товарищей по учебе (пяти годам необыкновенного приключения). Я никогда не зарабатывал на жизнь рыбной ловлей. Я хотел увидеть мир, а тогда, в начале 1970-х годов, это удавалось немногим. По причине разделения мира железным занавесом. Лишь моряки или рыбаки могли обойти его. В возрасте четырнадцати лет мне пришла в голову идея стать одним из них. Став рыбаком, я получал возможность путешествовать. Сегодня вместо морского училища идут в бюро путешествий. И это нормально. Но тогда были совсем другие времена...
Дорота. Но почему все же выбор пал именно на морское училище? Видел ли ты когда-нибудь прежде море? Ходил ли на рыбалку? Любишь ли рыбу?
Януш. Другого выбора и быть не могло. Единственным мореходным училищем, дающим среднее образование, то есть гарантирующим получение аттестата зрелости (в систему морских школ в Польше входили и два высших учебных заведения — в Гдыне и в Щецине), было училище морского рыболовства в Колобжеге. Тогда это казалось мне очень романтичным. Когда у кого-то исполняются мечты, даже токарный станок кажется ему романтичным. Море? Разумеется, я его видел. Дважды. Впервые во время школьной экскурсии в Гдыню, в течение нескольких часов. Потом во время сдачи экзаменов, собственно, при поступлении в морское училище. Конечно, никакая рыбалка меня не увлекала. Я считал, что все>эти пижоны с удочками, сидящие над Вислой, либо имеют злых жен, от которых удирают под предлогом половить рыбу, либо психически больны. Теперь-то я знаю, что по крайней мере второй довод не обязательно является правдой. Откровенно говоря, я даже не любил есть рыбу. Я ел только карпа в сочельник, и то лишь потому, что таков был обычай. Мне не хотелось разочаровывать родителей (смеется). Сегодня я обожаю рыбу. Любую.
