— Так ты веришь Багофану? — с надеждой в голосе обратилась к военачальнику Лаодика.
— Верю, Божественная, — ответил Мнаситей. — Если ты казнишь его, то лишишься преданного слуги.
Лаодика в раздумьи кусала пунцовые губы, не зная, на что решиться. Ее вопрошающий взгляд метнулся к Гистану. Евнух не заставил себя ждать.
— Полагаю, самое верное — это дать возможность Багофану еще раз показать себя умелым воином, — сказал он. — Пусть ищейки Гергиса выведут Багофана на убежище Митридата, только на этот раз не нужно рубить ему голову. Пусть Багофан доставит сюда живого Митридата. Дабы у славного Багофана достало доблести и рвения в этом деле, мы возьмем в заложницы его прелестных дочерей. Сами же станем молить богов о ниспослании ему удачи. Гистан умолк, почтительно сложив руки на животе.
— Да будет так, — властно произнесла Лаодика и милостиво протянула хазарапату холеную белую руку. — Встань, Багофан. Я больше не гневаюсь на тебя. Твоих дочерей я окружу вниманием и заботой, они не будут чувствовать себя пленницами. Твоя жена всегда сможет навещать их. Я верю, с помощью Гергиса ты быстро изловишь Митридата.
Багофан долго кланялся улыбающейся Лаодике, пятясь к дверям.
* * *
Домой Багофан пришел сопровождаемый дворцовой стражей.
Не отвечая на недоуменные вопросы супруги Багофана, воины забрали двух его дочерей и увели во дворец, не дав матери толком проститься с ними.
Багофан потом долго объяснял расстроенной жене причину случившегося. Пытался утешить тем, что быстро изловит Митридата и их дочери снова вернутся к ним.
Однако жена Багофана выразила сомнение в скором исходе этого дела.
— Вот уже пошел пятый год, как умер супруг Лаодики, — молвила она. — Все это время царица только и делает что науськивает на беглого сыночка всех своих приближенных, будто охотничьих собак. Гоняются они за ним по горам и долам как за оленем, а догнать не могут. Ты, кажется, настиг Митридата и людей его порубил, самого обезглавил. А глядика, Митридат вновь объявился по ту сторону Армянского Тавра. Не человек он, но — демон! Помогают ему духи гор, они летят за его конем, так пастухи говорят.
— Видел я как-то однажды круп убегающего Митридатова коня, не было над ним никакого Амэши-Спэнты. Выдумки все это! — возразил Багофан, хмуря черные брови. — Духи гор не спасли Митридата от моего меча. Жалею только, что умертвил его ударом в голову, надо было заколоть его как-нибудь иначе, а голову поберечь.
— Не терзай себя, — успокаивала Багофана жена, — ты сражался с Митридатом и убил его. Вспомни, Лаодика ведь узнала голову сына, ты сам говорил.
— Лаодика признавала, что у той головы лоб и губы ее старшего сына, — сказал Багофан. — То, что это точно голова Митридата, царица не утверждала. Она просто согласилась с мнением Мнаситея и тех, кто поверил в это. Вот и все.
— Я думаю, Багофан, дело вот в чем. Здесь не обходится без колдовства. Либо божественные Ахуры оберегают Митридата, придавая ему облик любого из воинов в момент опасности, либо в Митридата вселился бессмертный дух Фраваши, тогда Митридата никому не убить до Последнего Дня мира.
Рассуждения супруги не понравились Багофану, который был не столь суеверен.
— Не мели-ка чушь, Суратха, — заявил он. — Беглец Митридат рожден смертными отцом и матерью. С рождения и до двенадцати лет он рос на моих глазах вместе со своим младшим братом. Никаких божественных знаков и проявлений за эти годы замечено не было. А уж за царскими детьми было кому следить. Тут тебе и маги-жрецы, и ученые астрологи, и знахари всех мастей. Чего же они не узрели божественную Ахуру над старшим сыном Лаодики?
— Ты забыл про хвостатую звезду, которая появилась в ночном небе над Синопой, когда родился Митридат-старший, — напомнила мужу богобоязненная Суратха. — Разве это ни о чем не говорит? Вспомни также, как однажды в его колыбель ударила молния, так что даже загорелись пеленки. Сколько разговоров было после этого случая во дворце!
— Не верю я в бредни служанок, — отмахнулся Багофан, — а хвостатые звезды за последние годы пролетали по небу несколько раз. Одна такая звезда пробила кровлю царской конюшни и упала в лошадиные ясли. Хорошо, лошадей выгнали на выпас, а то одну из них этот небесный подарок мог запросто убить. На деле хвостатая звезда оказалась камнем чуть больше дыни, притягивающим к себе все сделанное из железа. Камень поместили в храм Гефеста. Сначала люди валом валили посмотреть на него, а теперь мало кто помнит о нем.
Суратха благоразумно не стала продолжать этот разговор, видя, что ее супруг готов бросить вызов самому Ахурамазде и шести светлым божествам, сотворившим мир, лишь бы доказать свою преданность Лаодике. А может, доброй женщине стало жаль своих дочерей, оторванных от нее?
Спустя несколько дней Багофан покинул Синопу во главе отряда всадников. Путь его лежал в горную страну, именуемую Малой Арменией.
Вместе с Багофаном ехали два верных человека гаушаки Гергиса, знавшие все тропы в тамошних горах. По словам Гергиса, знали они и местонахождение укромной долины, где укрывается лихое воинство Митридата.
Сам гаушака с другим отрядом двинулся обходным путем вдоль морского побережья, чтобы отрезать Митридату пути отхода в страну воинственных тасхов.
* * *
Известие о сыне, вновь объявившемся где-то в горах, сильно расстроило Лаодику, но печаль ее уменьшилась благодаря уверениям Гергиса, что Митридату не скрыться от него с Багофаном. К тому же горные хребты, обступившие узкую приморскую равнину с расположенными здесь греческими городами, казались царице далекой чужой страной.
Она прибыла в Синопу семнадцатилетней девушкой. Став женой понтийского царя, Лаодика за годы своего супружества не совершила ни одной поездки вглубь своей второй родины. Она не знала, какие земли лежат за этими горами, над которыми каждый день поднимается солнце, что за племена живут в горах и на равнине за ними. Ей так и не довелось побывать в древней столице Понта городе Амасии, поскольку город этот лежит далеко от моря.
С морем у царицы Лаодики были связаны самые лучшие воспоминания. В ее памяти навсегда остались бирюзово-зеленые морские волны у обласканных солнцем берегов Финикии. Там, в городе Селевкии, что на полноводной реке Оронте, она родилась, превратилась в стройную девушку с большими темно-синими глазами, впервые влюбилась, впервые испытала предательство…
Как она обожала кружиться в танце со своими подругами! Играть на кифаре и флейте, нарочно беря не ту ноту иди сбиваясь с ритма для того только, чтобы молодой учитель музыки подошел к ней и сделал замечание, мягко коснувшись рукой ее плеча. Он был так красив, этот Агамед с острова Родос!
Лаодика писала ему глупые записки на клочках папируса и подсовывала под дверь его комнаты. Однако Агамед никогда не позволял себе ничего лишнего, зная, что его воспитанница — царская дочь.
Сирийский царь Антиох Эпифан (что означает «славный»), отец Лаодики, много воевал. Из-за реки Тигр в его владения часто вторгались парфяне, из аравийских пустынь то и дело накатывались орды полудиких арабов, в Иудее постоянно тлело недовольство. Некогда могучее государство Селевкидов постепенно утрачивало свои владения в Малой Азии и на островах Эгейского моря. Не прекращались войны с Египтом из-за Келесирии.
