Долго думал, лежа во тьме с открытыми глазами, Иван Селиванов и к полуночи принял решение.
Поздней ночью он тихонько постучал в замерзшее слюдяное окошко маленького деревянного домика на окраине Новгородского посада. Почти мгновенно в доме послышался легкий шорох, стук и звон, будто спящий одетым на лавке человек вскочил на ноги и выхватил оружие.
— Кто? — спросили негромко.
— Свои, — так же тихо ответил Селиванов.
Звякнула щеколда — дверь отворилась.
Худой, высокий Селиванов согнувшись, вошел в темноту, и хотя бывал здесь уже много раз, не решался шагнуть дальше, пока не вспыхнул слабый огонек лучинки, зажженной хозяином.
Ушкуйник[4]Горицвет последний раз виделся с Селивановым несколько месяцев назад, еще до того, как стали реки, когда, вернувшись из вполне успешного набега на Тверские земли, он, как обычно, прибег к помощи своего старого приятеля.
Они подружились очень давно — в лихом босоногом мальчишестве, когда еще нельзя было даже заподозрить, что один из маленьких, дерзких забияк станет разбойником с большой дороги, а другой не без помощи и поддержки своего друга — всеми уважаемым старшиной гильдии ювелиров.
— Что стряслось — удивился Горицвет.
— Ты, кажется, говорил, будто вернулся с Тверских земель.
— Было такое.
— Скажи, дружище, а ты хорошо знаешь окрестности восточнее Твери вниз по Волге.
— Как свои пять пальцев. Но не зимой. Ты же знаешь, мы любим на лодочках, под солнышком, когда тепло…
— Если ты услышишь то, что я тебе сейчас расскажу, думаю, что и зима тебя не испугает.
Селиванов рассказал.
Зима Горицвета не испугала.
Они решили так: тридцать процентов Селиванову, семьдесят Горицвету и его ушкуйникам.
Молча и крепко пожав руки, они расстались.
Горицвет обещал вернуться с шестнадцатью кожаными мешками, не позднее, чем через месяц.
Он не вернулся.
С тех пор ни его, ни пятерых его товарищей никто нигде и никогда больше не видел.
Зима 1269 г.
Окрестности Твери
Горицвет действительно хорошо знал окрестности Твери. Больше того, у него была масса знакомых в самом городе. Как у всякого уважающего себя ушкуйника, которому приходится не раз пересекать всевозможные кордоны и заставы с товаром нажитым разбоем, на всех въездных и выездных воротах Твери у него были подкупленные и хорошо подкормленные стражники, которые всегда могли не увидеть того, чего не надо и пропустить доброго знакомого без всяких проверок.
Но на этот раз Горицвету требовалось нечто совсем другое.
Он не боялся опоздать; он знал, что с пятеркой своих удальцов верхом они наверняка догонят кибитку баскака (столь хорошо описанную ему Селивановым со слов ювелира, который услышал и понял важный разговор), причем, независимо от того поедет ли Амраган по основной дороге, через Вышний Волочек, или по льду рек и речушек как тогда было принято, чтобы ускорить путь — сани-то по льду скользят славно — но дело было в том, что Горицвет, не желал быть замеченным там, где люди ездят, и потому поехал известными одному ему тропами, что, конечно, несколько затормозило движение, но зато прибыл он в Тверь никем незамеченным.
На следующий день он обошел своих знакомых, несущих стражу на Тверских воротах и выяснил, что описываемого татарина в зимней кибитке, обтянутой медвежьими шкурами никто не видел — стало быть, он еще не доехал. Горицвет щедро заплатил стражникам и сообщил им адрес тайного притона ушкуйников, чтобы немедля узнать, когда баскак въедет в Тверь, и где будет ночевать.
Пристроив своих людей в притоне и запретив им много пить ввиду предстоящей операции, Горицвет отправился на небольшую прогулку в окрестности Твери. За трое суток пути от Новгорода, он обдумал с десяток планов нападения на баскака, но ни один из них не удовлетворил его. И тогда он вспомнил, что прошлым летом местные жители упоминали о неком зловещем месте, куда они избегают заходить: упорная молва твердила, что гнездится там страшная и неведомая сила, через которую вселяются в человека окаянные бесы, отчего видит он то, чего видеть не должен, и вскоре умирает смертью загадочной или странной.
Горицвет от природы не был трусом, в нечистую силу, как в прочем и в самого Господа верил слабо, а потому решил непременно обследовать это пугающее всех место, поскольку оно находилось как раз на пути из Твери в Москву, но в стороне от основной дороги, в глухом лесу при впадении небольшой речки Ворши в еще не очень широкую Волгу.
В двенадцати верстах от Твери, он обнаружил закрытое с трех сторон место, где основная дорога спускалась по ложбине между холмами к наезженному по льду Ворши санному пути. Это место идеально подходило для засады. Оставалось подыскать в соседнем — том самом страшном лесу — место, где можно хорошо укрыться в ожидании кибитки баскака и внезапно напасть на нее.
Горицвет углубился в лес и вскоре, к огромному своему изумлению, несмотря на мороз и стужу, увидел теплый парящий источник, бьющий из недр земли и дымным извилистым ручейком с талым снегом по краям, исчезающим где-то в лесу.
Это было подходящее место, и Горицвет присел на валун прямо возле дымящегося ручейка, чтобы обдумать детали.
Вода в теплом ручейке, текущем из подземного источника, казалась хрустальной, прозрачной и такой манящей, что Горицвет зачерпнул ее ладонями и выпил.
Через несколько минут, он ощутил себя странно, как никогда: слегка кружилась голова, сердце будто остановилось и вдруг показалось ему, что он, оставаясь сидеть на валуне, одновременно встает и идет, зачем-то, вниз, по течению ручейка и, несколько раз обернувшись, видит себя по-прежнему сидящим на валуне.
В этом странном, неземном и приподнятом состоянии, Горицвет, или скорее дух его, дошел до крутого изгиба ручейка и вдруг увидел впереди желтый глиняный склон холма и черную дыру в нем. Ему неудержимо захотелось заглянуть в дыру, но в этом не было надобности: дыра как бы сама приблизилась к нему и, сунув голову внутрь, он увидел просторную пещеру с высоким потолком, освещенную светом костра, горящего посередине. Вокруг костра, весело смеясь и подняв наполненные вином кубки, сидели пятеро его людей и он сам тут же оказался среди них, так, будто не сидел только что позади на валуне, но самым главным было даже не это: рядом с пирующими у огня ушкуйниками лежала гора аккуратно сложенных кожаных мешков, а рядом с ними большей белый камень.
Горицвет почему-то начал считать мешки и когда досчитал до шестнадцати, все вдруг исчезло и пропало, а он, едва не задохнувшись от недостатка воздуха, глубоко вдохнул, и, открыв глаза, увидел, что сидит по-прежнему, на том самом валуне, с которого как бы и не вставал вовсе.
