Заплыв сквозь психическое загрязнение миллиарда сливающихся желчных каналов к огромному грохочущему потоку отвергнутого разложения. Приближаясь, Скайчам видел собранные вокруг бурлящей котловины, как шарики в подшипнике, крошечные мерцающие объекты. Они висели абсолютно неподвижно на периметре медленного водоворота. От этих часовых у него побежали мурашки по коже, но он дал увеличение, чтобы разглядеть детали. Там, напротив божественно высокого водопада изменчивости. Космические корабли.
Нелепица. Висят себе.
— Если бы мы честно, здраво разбирались со своими ужасами, — объяснял он клоуну с пурпурными волосами, ведущему слота общественного пользования, — а не избегали их, отбрасывали и забывали, энергия тех событий была бы естественным образом перепоглощена. Но мы обращаемся с ними не лучше, чем с радиоактивными отбросами — и там, куда мы их сваливаем, им совсем не рады. И самые свежие отбросы вернут нам первыми.
— Последний вошёл, первый вышел, хех, — сказал клоун угрюмо.
— Именно, — сказал Скайчам.
— Ладно, я бы с удовольствием помог вам, — заявил клоун с бесцеремонной искренностью. — Но я всего лишь клоун.
Вот до чего он докатился. А было ли что-нибудь? Не сошёл ли он с ума?
До падения мяча в Тайме Сквер счёт уже пошёл на дни, Скайчам превратился в затворника, задёрнутые шторы, пустые бутылки. Он лежал на спине, скованный равнодушием. Слишком дорого за попытку разворошить улей. Власти даже не озаботились демонизировать его. Стало очевидно, что у него ярчайший упадок сил, слишком близко он всё принял к сердцу и слишком много показал на публике. Сможет ли он уехать, начать жизнь с нуля? Всё вокруг незнакомое, неживое и сцепленное. Он снова видел призраками на потолке сотню тысяч гражданских с Гватемалы, убитых армией при поддержке США. Потом он нашёл информацию, но как он мог узнать её до видения? Он смотрит только CNN. В мощнейшем спазме логики Скайчам сел на диване.
В этот момент зазвонил телефон. Парень с телевидения обвинил его в преступной банальности — смеялся, что у него есть возможность вновь обрести себя и возвестить массам очередную ересь. Скайчам согласился, слишком вдохновлённый, чтобы протестовать.
Передача называлась «Полоумная Арена» и собирала сливки товарищей в шапках из фольги, чтобы изысканными разборками насытить последние часы перед поворотом. Эти сплетённые общие муки все идиотических экспертов и угрюмых ворчунов ускорялись и замедлялись забытыми препаратами и карандашеломным перфекционизмом режиссёра. Один из психов в последний час будет коронован как Король Фриков. Критерий отбора — экстремальность и отсутствие стыда за кафедрой. Выставить себя на осмеяние или даже стать королевским посмешищем — Скайчам восхитился ювелирной подгонкой надежды и тщеславия. Может быть, ему выпадет шанс. В противоестественном состязании, что может быть невероятнее правосудия?
Глаза ведущего были как изюминки, они возникли, чтобы обстоятельно блокировать его лобные доли. Гости появлялись из пустозвонкой бочки, и он расставлял их со снисходительной демонстрацией интереса.
Человек с веточкой в руках упомянул поворот.
— Всё, что я могу открыть, — сказал он, отмеряя слова, как череду искушений, — он будет обескураживающим. И будет стоить очень, очень дорого.
— Мне? — спросил ведущий, и аудитория захохотала.
— Мне, — ответил человек, и они прошли между рядами.
— Возведите в обычай обезьянье кривляние, — заявил другой гость. — Удовольствие использует мускулы просвещения.
Потом он привёл вопящего шимпанзе, уверил всех, что его зовут Рамон, столкнул его вниз и сказал:
— Вот так вот.
Скайчам сказал ему, что тот играет в опасные игры.
Старик с печальными глазами огласил своё суждение.
— Закат бороды стал закатом современной цивилизации.
— Каким образом?
— Таким, что время, потраченное на отращивание бороды, потеряно. Теперь же усмирите эту чужеродную меланхолию — давайте сожжём ноги вот этими спичками и возопим громко.
— И… извиняюсь… что…
И старикашка станцевал на столе странную джигу, кудахтая высохшим горлом.
— Один удар по голове, и он оттанцуется, — прошептал кто-то за камерами.
Другой подозреваемый был инспектором манежа в Цирке Омара, он хлестал на портативном манеже этих безответных тварей, словно наступающий выводок дьявола.
— Придёт время, — объявил он — когда эти матери обретут тишину.
И с этими словами полоснул кнутом омара сбоку от себя, развалив его напополам.
Маленькая девочка прочла стихотворение:
За ответами живут журчалки,
по сути, благочестивые,
но они ничего не сделают для меня.
Один парень с каменным лицом заявил, что рыгание — подлинная речь. Другой показал окаменевшие шары помёта мамонтов и сказал, что они «просто ждут своего часа». Другой спокойно сообщил, что у него в груди бьётся «пылающее сердце», и он рассчитывает, что оно сможет подтвердить или опровергнуть все прочие случаи.
Очередь дошла до Скайчама, которого ведущий считал суровым воином среди толпы несущих чушь во имя сиюминутной славы. Лицо ведущего было подобно стене, покрытой граффити, когда он слушал, как пожилой мужчина расписывает титанические выводы.
— Никто несвободен, пока все несвободны, верно? — таким знаменем он взмахнул в ответ.
— Пока кто-то несвободен.
— Безвоздушные марсиане всё ещё задыхаются в городе со сломанной геодезией, — объявил он и не дал ни одной нити к своему вопросу. Исторгнув смех из озадаченного молчания Скайчама, он продолжил:
— Эти марсиане, что они имеют против нас?
— Не марсиане — метаверсальные обитатели гиперпространства, которое мы используем как шкаф для скелетов. Ужас с истёкшим сроком годности выбрасывают из головы с претензией на то, что урок выучен, и длительность срока годности сокращается до минут.
— Не понимаю, — сказал ведущий с долей вызова.
— Медиа верят в решение любой ценой, и таковы только люди. — Снова замогильный стиль Скайчама пришёлся точно к месту — в зале раздавалось много смешков, когда он хмурился, как шеф-повар. — Забыть проще, чем осознать.
— Так вы критикуете это евангелическое побоище.
— Я не…
— Простыми словами, для простого человека, — брови в припадке иронии задвигались так стремительно, что исчезли в размытом пятне, — как могут эти тела плыть в «гипер» пространстве?
— Всё, в чём заключена жизнь, имеет эквивалентное эхо в суперэтерическом; если их выгнать в телесное, эти этерические отзвуки получат физическую форму.
— Bay! — возопил ведущий удовлетворённо, и аудитория взорвалась аплодисментами — именно ради такой полоумной хрени они и пришли сюда. — И почему они прибудут именно в этот момент?
