Это явно более поздняя плёнка — горечь дутоголового стремительно выросла. Даже психическое буйство, окружающее его, казалось более яростным и настоящим.
— Тела — это уличные одеяния духа, разжиревший футляр имущества. Хотел бы я, чтобы в общей могиле гнили узник живота и лживые глянцевые журналы. Просто девять миль до рта.
— Ангел и пушка были нос к носу.
— Свалка личин никогда не появится.
Пушка исторглась, ангел затрепетал в напряжении причинных связей, и изображение почернело посреди химической вспышки.
Естественно, психологическая бойня, отточенная повторяющимися просмотрами этих обличительных речей, оставила Капера зазубренным и лающим на улицах. Это не было увещеваниями прорицающего реалиста. Это была не цивилизованная боль знания, что мораль существует в тот же момент, что и он, и отстоит на волосок. И не безразличие к человеческому договору верить в какую-либо цель. Это было состраданием к мучениям, которые никогда не кончатся. Он носил белеющую боль в глазах и потел жёлтым, как будто плавился. Он информировал представителей власти, столь изнурённых, что их сигары умирали неоплаканными. Он питался гравием и скипидаром. Наконец, без оглядки и осторожности он поругался с растерянным продавцом насчёт происхождения кассет и немедленно получил по ушам. Он под покровом сумерек вломился в магазин и просмотрел сотни кассет на прилавочном экране, пока не натолкнулся на знакомый порог белой пыли.
— …ибо прошлое — это огонь, притягательный для глупцов. Они будут говорить, что единственное спасение — заменить одну форму страдания на другую. Следи за собой. — По прошествии времени казалось, что ангел окрасился тёмным, как травящая жидкость, окружающая диковину. Его рот стал как зазубренное сопло. Кричащее пламя почти уничтожило заплесневелую куклу, пока он говорил.
— Мучение это беззащитная вселенная. Повесив человека, не удивляйся его реакции. Справедливость принадлежит к иной породе, нежели причина и следствие. Потери имеют измерения — города под дождём скуки и рабства, свет, проданный во имя контроля, гниющие года угодливой доброжелательности, и корабль свободы, разбившийся в океане. Единственное ребро породило лазейку смерти.
Лопающиеся пузырями руки ворочали винтовку, как огромное скорпионье жало. Это была Сварка, ветверная[17]пушка, имплантированная, чтобы высасывать яд из этерического тела хозяина и выбрасывать в сверхконцентрированной форме в цель.
— Избранные считают себя чернилами правды. Просвещённые краснеют чужой кровью. Любовь отвечает обществу искусством; общество отвечает искусству обществом. Вся Библия напечатана мелким шрифтом. Никаких нравоучений — дайте мне лучше место для сопротивления.
Он изогнул отравленное оружие вверх и спустил. Бесконечный колодец токсичности — призрак немедленно оказался подключен к расширяющейся схеме ослепляющего ужаса, усиленного сверх всякой вместимости. Капер лежал на полу, глаза протравлены разрывом контура обратной связи, кишки пытаются вылезти через рот. В подсобке лежали бумаги — он схватил их и убежал.
Капер охотился на духа, следуя за электрическими указателями через город и выцарапывая немодные фразы на ночных стенах. Одна гласила: «Роскошь работает только на низкой скорости». Другая: «Восхвалите вечный скелет Бога». Он не помнил, чтобы писал что-нибудь сквозь вспыхивающее видение и пламя нервов, опрокинувшее его чувства. Он ощущал костно-белое тело внутри собственного и чесался, чтобы содрать маску и истечь своим окончательным лицом в кричащей опрометчивости. Он хотел, чтобы их встречу с дьяволом не разделял порог, и дрыгал ногами, и говорил на красном языке.
Наконец он обнаружил, что входит на переоборудованный склад, и он поднимается по железному лестничному колодцу. Толкнув дверь, он входит на гигантский чердак, пахнущий серой и бензином. Он медленно проталкивается сквозь чёрные буруны — тысячи пушек, каждая из них сломана и восстановлена тысячи раз. В сжиженном воздухе он едва может видеть видеокамеру на штативе, кассеты и патроны, на стенах — тёмные пятна, словно выхлоп самолёта. Его голова раскалывается без воздуха. Он ищет окно, и в это время ангел пробивается через ближнюю стену, осветив квадрат стекла, словно раскалённая спираль. Момент запинается. Рот духа растягивается в молчании. Мутно-осы бьются в его биолюминесцентной голове.
Он проходит через взрыв стекла, и с ним его корона токсической свирепости. Капер не слышит свои собственные крики, ибо вокруг него ревёт ад, выдавливая сначала глаза, а под конец — сердце в крошечную ядерную осень.
Снаружи никто ничего не слышит.
Через стену здания, выше чем может написать человек, начертано граффити, гласящее: «В некоторые вещи не поверишь, пока не увидишь их в зеркале».
