— Мама! Я никогда не забуду тебя! Да что я такое говорю, разве можно забыть собственную мать. Нет! Никогда, — я уже не в силах плакать — от слез уже почти насквозь промокла подушка… теперь я просто лежу на кровати и моргаю сухими красными глазами. Пытаюсь смотреть в потолок, но ничего не выходит: глаза настолько болят, что не видят даже на таком небольшом расстоянии… мне остается их только закрыть. Хочется закричать… хочется, что бы все услышали… и в то же время — никто никогда не слышал… В тот момент, когда первый, еще не слышимый ухом, звук хочет сорваться с губ, мое одиночество снова нарушают.
— Как ты?
Я знал этот мужской голос… знал его с самого рождения. Но никогда не мог понять: нравится он мне или нет. Он практически никогда не обращался ко мне, и мне доводилось его слышать только в редкие моменты, если было что-то надо именно от меня. Всякий раз, когда я слышал эти звуки, похожие на шум течения реки… быстрой и звонкой… но неизменно холодной, я ловил себя на мысли, что не хочу слышать этот голос и в тоже время, если никто меня не одернет, буду слушать его бесконечно…
— Мей, ты меня слышишь? Я спросил, как ты?
Я знаю… знаю, что надо ответить отцу, иначе нанесу оскорбление члену своей семьи. А это для меня очень плохо закончится, тем более, что одно оскорбление я сегодня уже нанес — тете Тиаре, более того — в разговоре я назвал ее «тетей».
Он спрашивает, как я. А в самом деле, как?.. Как может чувствовать себя подросток, только что потерявший мать, единственного, для кого твоя скромная малозначительная персона была на самом деле не безразлична? Кто тебя действительно любил?! Хочется закричать, хочется убежать, хочется плакать… много чего хочется. И еще это непонятное чувство в груди прямо мешает дышать… Ощущение как будто тебе одновременно и давят на грудь, не давая сделать лишнего вдоха, и в то же время как будто вырывают что-то из нее, что в свою очередь тоже не позволяет вдохнуть на полную силу. Как будто кто-то душит, но не хочет забирать твою жизнь навсегда, давая столько воздуха, сколько необходимо лишь для поддержания жизни, но не более. И боль разливается под ребрами как расплавленный метал: медленно, тягуче, горячо, затекая в самые потаенные уголки и труднодоступные места… А потом застывает, но лишь для того, чтобы сию же секунду вновь расплавиться и ранить сильнее…
Это становится похоже на волны, накрывающие тебя по очереди с некоторым интервалом. И ты уже засекаешь время и ждешь новой волны… и желаешь только одного: чтобы ЭТА была последней. Но приходит другая волна, накрывая тебя с головой, а за ней следующая… и еще, еще… ты уже не считаешь, потому что давно сбился со счета. И тебе уже ВСЕ РАВНО…
Но я, не поднимая головы с подушки, отвечаю:
— Спасибо, сэр Корн, я в порядке. Мне нехорошо, но я справлюсь.
— Ты точно в этом уверен?
— Да, сэр, точно.
— Мейрон, прошу тебя, давай отбросим правила, называй меня отцом. Может мне что-нибудь для тебя сделать?
— Нет, спасибо… отец. Я же сказал, что в порядке. Я сам справлюсь. Правда.
— Ну, как хочешь… Но знай, если что-то понадобится, если я смогу что-то сделать для тебя, то я буду в кабинете. Один. Так что можешь заходить не стучась. Хорошо?
— Да, я понял.
— А теперь поспи. До свидания, — с этими словами отец закрыл за собой дверь.
«Поспи»… он что, действительно думает, что я смогу это сделать?.. И что значит «называй меня отцом»? Он считает, что раз зашел ко мне в комнату, раз предложил помощь, то я кинусь ему на шею с рыданиями, позволю себя успокоить? А ему не приходила мысль, что он «немного» опоздал с нежностями и заботой? Или он рассчитывает на то, что я его простил? Ну уж нет. Я не могу этого сделать, по крайней мере пока… Я все детство тянулся к Корну, я мечтал о любящем и заботливом отце, я смотрел на него как на бога… Но он всего этого не замечал… или делал вид, что не замечает. Хотя какая здесь разница? Он не позволял мне быть рядом с ним. И я понял, что мои старания — напрасная трата времени. Единственным человеком (т. е. конечно же, вампиром), кто любил меня, была мама. И хотя я должен был называть ее «мадам Миссава» или, как минимум, просто по имени, я всегда называл ее «мама»… О нет, она не была против. Наоборот, ради того, чтобы слышать это слово, она постоянно была со мной. Она проводила день и ночь рядом, только бы снова услышать от меня «мама».
Мама… почему Хозяйка Судьба так распорядилась и отняла тебя у меня? Почему?.. Мне без тебя так плохо, мама…
* * *
Проснулся я уже почти в полдень. Странно, что меня еще никто не разбудил. Я встал и подошел к окну. Все, как всегда: сумрак, окутывающий весь двор и весь город, никогда не меняется, он всегда такой, каким ты видел его в последний раз. У нас нет дня как такового, потому что нет солнца. Почему его нет? Но ведь это темный мир, и он должен быть мрачным. Здесь не бывает светло, но жители этого измерения давным-давно привыкли к такой освещенности, и не испытывают никаких неудобств. Мы даже различаем сутки на день и ночь (ночью немного темнее).
Как можно жить в постоянной ночи? А кто сказал, что тут темно как вашей ночью? Тут сумрачно, можно сказать, постоянный вечер. Только поздний, когда еще видно, но уже не все различимо. Эдакая полутьма. И хотя у нас нет солнца, освещение кое-какое все-таки есть: сама земля отсвечивает тусклым оранжевым светом, поэтому краски природы несколько отличаются от ваших.
Это происходит из-за многочисленных подземных лавовых рек и озер, которые, просачиваясь сквозь слои земли, сливаются в ручейки, трещинки, а иногда даже настоящие реки и освещают собой довольно большие пространства вокруг. Ходить по голой земле без обуви я бы никому не советовал, можно и обжечься, ненароком наступив на такую вот лавовую лужицу.
Отсутствие солнца сделало свое дело — если бы не подземные токи раскаленной лавы, зима давно бы захватила всю поверхность планеты, а так в Темном мире есть и теплые края, и заснеженные районы. Причем словечки типа «север» и «юг» пришли к нам из мира людей. Посудите сами: как можно разделить планету, которую не освещает солнце, на север и юг?
Поэтому юг там, где тепло, а север — соответственно, где холодно.
Застоялся я, времени уже много, надо одеться и пойти поесть. Не хотелось никого сейчас видеть, и я решил позавтракать на нулевом этаже — этаже прислуги. Я огляделся вокруг: на большом лакированном комоде из темного, почти черного дерева, стояла миниатюрная копия портрета мамы…
Подойти, убрать ее в ящик?
Чтоб не вспоминать и не причинять себе еще большую боль?..
Нет! Никогда! Дьявол, о чем я думаю?!! Я никогда не уберу этот портрет отсюда! Это моя мама! Я должен помнить о ней, даже если эта память заставляет сердце сжиматься в комок, принося невыносимые взрывы боли. Я не имею права забыть о ней!
С этой мыслью подошел к комоду, и… в голову ударило: что-то здесь в комнате было не так… Взгляд скользил вдоль стен: на темном фоне красуются несколько картин, изображающих ангелов (мой любимый жанр, наверное, потому, что я их никогда не видел, и вряд ли когда-нибудь увижу), полка с книгами… так, ну вроде все как и должно… хотя… Я посмотрел на потолок: такой же темный цвет, как на стенах, люстра из магических свечей, которые никогда не сгорят (ими можно управлять: потушить, сбавить яркость или наоборот добавить, достаточно просто сказать)… Не найдя никаких причин для беспокойства, вернулся на прежнее место и… обнаружил домашний костюм на стуле рядом с кроватью. Стоп. Совсем не помню, как раздевался. Кто же тогда меня раздел? Ведь я лежал на постели одетый, да так и заснул… Может, Логим? А, впрочем, какая разница.
