Большую часть своего времени я рецензировала отчеты других разведчиков. На наш бортовой компьютер каждый день поступали самые свежие данные и сохранялись на жестком диске, пока я не изучу их. По большей части они представляли собой просто текущие комментарии, обязательные для всех разведчиков, высадившихся на незнакомой планете. (По окончании учебы всем разведчикам вживляли в гортань передающее устройство. С близкого расстояния оно было отчетливо различимо, но никого не волновало, что на шее и без того уродливого разведчика торчит какая-то шишка.)
Иногда комментарии, которые я слушала, резко обрывались. Такие трансляции мы называли «Ох, дерьмо», потому что разведчики часто выкрикивали эту фразу за мгновение до того, как их микрофон умолкал навсегда. Что такое они увидели, прежде чем передача прервалась, — узнать это удавалось редко.
Слушая отчет кого-то, знакомого по Академии, я иногда спрашивала себя, окончится ли он упоминанием дерьма. Далекий голос говорил и говорил в тишине моей каюты, и каждое слово могло оказаться последним. Иногда по полчаса я слушала лишь пустую тишину, не желая верить, что это все.
Адмиралтейство никогда не применяло к разведчикам термин «погибшие». Нас относили к числу потерь — словно старые туфли, которые можно неожиданно найти во время весенней уборки дома. Между собой разведчики использовали другое выражение, говоря о своих друзьях: «Ушедшие в „Ох, дерьмо“.
МОЙ СТИЛЬ ЖИЗНИ
На борту нашего корабля я держалась от других обособленно и надеялась, что они рады этому. Я-то точно была рада.
Иногда я обедала в общем кафетерии, чтобы продемонстрировать, что ничего не боюсь. Стоило мне с подносом войти в зал, как разговоры стихали и все провожали меня взглядами, когда я направлялась к какому-нибудь столику. Случалось, что я так и оставалась в одиночестве. Бывали дни, когда меня приглашали за тот столик или за этот. Время от времени я сознательно подсаживались к тем, кому хотела испортить аппетит; однако спустя несколько месяцев службы мне надоела эта «забава».
Чтобы разобраться в сути тех, кто был вроде бы ко мне расположен, времени понадобилось больше. В отношении некоторых, впрочем, все было ясно с самого начала; я имею в виду тех, кто так и светится религиозным сочувствием. По какой-то причине улыбчивых новообращенных тянуло ко мне, как жуков к падали. Может, они считали, что, желая разделить с кем-нибудь свое отчаяние, я приму все, что угодно, и завербовать меня ничего не стоит. Не исключено также, что эти одержимые верующие думали, будто общение с парией просветляет их души… нечто вроде самобичевания. Как бы то ни было, во время обеда мне не раз жужжали в уши, обещая духовное совершенство — если только я буду регулярно посещать собрания Братства.
Некоторые заговаривали со мной с целью переспать. В конце концов, такая женщина, как я, должна быть легкой сексуальной добычей: тут же повалюсь, задрав лапы, словно пес, которого приласкали. И разве в темноте мое лицо будет помехой?
Черт меня дернул пустить к себе в постель кое-кого из этих расчетливых соблазнителей! Мне казалось, будто я использую их. Со временем, однако, все чаще возникал вопрос: а кто, собственно, кого обманывает? В итоге я пришла к выводу, что воздержание проще и лучше.
Некоторые искали моей дружбы в надежде, что это поможет их карьере; в конце концов, я была разведчиком I класса и в звании уступала только капитану. Напрасный труд — мне никогда не доверили бы командовать космическим кораблем, да я и понятия не имела, что заставляет его двигаться вперед. Личное выживание — вот в чем я была экспертом.
Хотя бы раз меня пригласил пообедать человек без скрытых мотивов, тот, которого бы интересовала я лично — не мое тело, не то, что, как он думал, я могу для него сделать, но я сама? Нет. Никогда. Никто не знал и не понимал меня.
Спустя несколько месяцев я оставила попытки вступить хотя бы в подобие контакта с другими членами экипажа и с тех пор обедала — и завтракала, и ужинала — в одиночестве, в своей каюте. Что ни говори, высокое звание имеет свои преимущества.
МОЯ КАЮТА
Я проводила в своей каюте большую часть времени. Необходимость покидать ее возникала редко, да и чувствовала я себя здесь спокойнее всего.
В традиционном понимании моя каюта была лишена всякого убранства. Когда я получила назначение на этот корабль и квартирмейстер предложил мне стандартные портьеры — «чтобы было уютнее», — я отказалась. Так же категорично я приняла предложение о стеклянных статуэтках, которые с помощью магнита можно прикрепить к любой плоской поверхности. Это были либо абстракции, лишенные для меня всякого смысла, либо — что еще хуже — кошечки, мышки и дети с большими глазами.
Итак, в моей каюте были: практичный письменный стол, практичный картографический стол, три относительно практичных кресла и абсолютно непрактичная кровать — двуспальная, с множеством движущихся частей, под игривым названием «Услада». Я выбрала ее в минуту помутнения рассудка, почему-то решив, что, если найду подходящего мужчину, это ложе придаст мне уверенности.
Позволит чувствовать себя более подготовленной.
Ощущать, что я могу вести себя как…
Нет, не могу найти нужных слов. Я испытываю чувство унижения, когда думаю об этом.
МОЯ КОЛЛЕКЦИЯ
В моей каюте не было украшений, зато в запирающемся металлическом ящике я хранила свою коллекцию. У большинства разведчиков есть коллекции. Платят нам хорошо, а пороков, требующих больших денег, у нас сравнительно немного.
Я коллекционировала яйца. Многим это казалось смешным: надо же, Фестина Рамос коллекционирует яйца! Наверняка их воображению представлялась каюта, набитая белыми куриными яйцами — целые полки яиц, корзины яиц, загромождающие все свободное пространство! Никто никогда не видел моей коллекции. Они смеялись за моей спиной над тем, чего не могли даже рассчитывать когда-нибудь увидеть.
В самом начале пребывания на этом корабле я, опрометчиво забыв об осторожности, рассказала о своей коллекции во время общей трапезы, упустив из вида, какой эффект мой рассказ может произвести. Мне так хотелось поболтать о чем-то помимо профессиональных дел!..
Конечно, все начали смеяться, и, желая, чтобы они поняли, я попыталась объяснить, какие красивые бывают яйца. Всех цветов радуги, бледно-голубые, нежно-оранжевые, золотисто-желтые… Всех размеров, самой разной формы. У некоторых скорлупа тонкая, как папиросная бумага, а у других настолько твердая, что ее не разбить, как ни старайся. Яйца насекомых, маленькие и черные, похожи на перец. Яйца земноводных, точно цепочки студенистых глаз, висящие в воде. Яйца внеземных созданий, каждое из которых уникально, подобно снежинке. Прозрачные, словно стекло, обжигающие при прикосновении…
Никто ничего не понял, а большинство даже и не пытались. Один-два с умным видом закивали:
