Подставив спину ветру и морю, Годвин с жадностью приложился к кубку. Уже и то хорошо, что этот раб не отпивал из него сам. Обучила, видать, добрая порка, а может, и что другое…
А куда теперь уставился этот слизняк? Пытается что-то разглядеть за плечом хозяина, рот разинул и тычет пальцем в море.
— Корабли, — завизжал он. — Корабли викингов, в двух милях от берега. Я опять их вижу. Смотри, хозяин, смотри!
Одним движением Годвин развернулся на месте, обрушил проклятия на расплескавшийся по рукаву горячий напиток и, устремив взгляд в указанном направлении, увидел перед собой лишь тучи да струи дождя. Или есть там какая-то точка, там, где облака смыкаются с гребнями волн? Ничего там нет. Или… все же?.. Уверенности у него не было, да к тому же в этом самом месте волны, пожалуй, набирают в высоту футов двадцать, а этого достаточно, чтобы укрыть от взгляда любое судно, которое пытается выйти из шторма с помощью одних весел.
— Вижу, вижу их, — снова завопил Мерла. — Два корабля, в кабельтове друг от друга!
— Ладьи?
— Нет, хозяин, кнорры.
Годвин отшвырнул кубок за плечо, железной хваткой стиснул тощее запястье раба и свирепо, наотмашь отхлестал его по лицу — сначала внешней, а потом внутренней стороной промокшей кожаной рукавицы. Мерла охнул и съежился, но не отважился заслониться от ударов.
— Говори по-английски, вшивый выродок. И говори толково.
— Кнорр, хозяин. Это купеческое судно. С глубокой слабиной паруса, для перевозки грузов. — Он смутился, боясь далее выказывать свою осведомленность, боясь не поделиться ею. — У него нос особой формы… Так я его и узнал. Это точно викинги, хозяин. Мы на таких не ходим.
И вновь Годвин вперил взгляд в море. Злоба стихала, уступая место ледяному, жуткому, идущему изнутри чувству. Сомнения. И ужаса.
— Теперь слушай меня, Мерла, — прошептал он. — Подумай хорошенько. Если это викинги, я должен буду поднять людей из береговой стражи, всех до последнего, отсюда и до самого Бридлингтона. Правда, все они — голытьба, керлы, так что невелика беда, если им придется отлипнуть от своего вонючего бабья… Но я должен буду сделать еще кое-что. Как только поднимется стража, я пошлю верховых к беверлийским монахам, в монастырь Святого Иоанна — к бывшим твоим хозяевам, припоминаешь?
Он замолчал, следя за тем, как наполняются страхом и незабытой болью глаза Мерлы.
— А они поднимут конных рекрутов, танов Эллы. Здесь их держать негоже — пираты могут для отвода глаз сначала высадиться у Фламборо, а потом объявятся в двадцати милях где-нибудь за мысом Сперн, пока те здесь будут лошадей из болота вытаскивать… Вот потому они ждут вдали от берега, чтобы в случае тревоги выступить в нужном направлении. Но если я их все же подниму и они будут скакать сюда под дождем и ветром благодаря оплошности одного дурня, а уж особенно если в это самое время за их спинами какой-нибудь викинг прокрадется через Гембер… Что ж, тогда горе мне, Мерла. — В голосе его зазвенел металл. Он оторвал от земли высохшего от недоедания раба. — Но, беру в свидетели всемогущего Бога, я прослежу за тем, чтобы ты жалел об этом до последнего дня твоей жизни. А выпорют тебя так, что наступит он очень скоро… Но слушай дальше, Мерла. Если же это и впрямь корабли викингов, а по твоей вине я не извещу их… Я отдам тебя обратно бенедиктинцам и скажу, что ты мне не нужен… Итак, что же ты скажешь? Викинги это или нет?
Раб опять устремил взгляд на море, мучительно морща лицо. Не нужно было понапрасну молоть языком, сокрушался он. Ему-то что от того, если разграбят викинги Фламборо, или Бридлингтон, или пусть тот же монастырь в Беверли? Закабалить его страшнее, чем теперь, им все равно не удастся. А возможно, заморские варвары окажутся хозяевами поласковей, чем эти братья по Христовой вере. Только поздно об этом думать. У него-то глаз верный, что бы там ни было на уме у этой подслеповатой сухопутной крысы, его хозяина. Он кивнул.
— Два корабля викингов, хозяин. В двух милях от берега. На юго-востоке.
Выкрикивая на ходу приказы, Годвин бросился прочь — созывать других рабов, требовать себе лошадь и рог, поднимать свою невеликую и числом, и духом дружину, набранную из свободных крестьян. Мерла расправил плечи и неторопливо прошел к юго-западному углу частокола, задумчиво и напряженно всматриваясь в морскую даль. На мгновение погода прояснилась, и, пока сердце его отсчитывало три удара, он разглядел все, что хотел. Сквозь набегавшие волны, в сотне ярдах от берега, он увидал мутно-желтую линию, очертившую нанесенную отливом гигантскую песчаную отмель, что протянулась во всю длину этой обдаваемой ветрами и течениями самой открытой, самой бесприютной части английского побережья; собрал пригоршню мха с частокола, подбросил ее в воздух и проследил за ее полетом. И мрачная, безрадостная улыбка мало-помалу изобразилась на его измученном невзгодами лице.
Пусть эти викинги мнят себя великими мореходами, да только сейчас идут они не туда, куда нужно: к наветренному берегу под убийственным ураганом… И если не утихнет вдруг ветер, и если не придут им на помощь их языческие боги Вальгаллы, они обречены. Не видать им ни Ютландии, ни Вика.
* * *
Двумя часами позже сотня человек, разбитая на пять отрядов, сгрудилась на берегу у южной стороны мыса, близ северной оконечности прибрежной полосы, что вытянулась без единой бухточки на долгие, долгие мили до самого мыса Сперн и устья Гембера. Они были при оружии: кожаные жилеты и шлемы, пики, деревянные щиты; там и сям виднелись тяжелые топоры, используемые при постройке дома или судна; был здесь и сакс, короткий рубящий меч, от которого и пошло название для всего народа южных саксов. Один лишь Годвин водрузил на себя металлический шлем, натянул кольчугу, пристегнул на пряжку широкий меч с медной рукоятью.
При обычном развитии событий этим людям — составлявшим отряд береговой стражи из Бридлингтона, — ни надеяться, ни рассчитывать встретить в этом месте противника и ввязываться в схватку с профессиональной датской или норвежской дружиной не стоило. Куда лучше было бы убраться восвояси, прихватить с собой жен да кто сколько может добра. И выжидать, покуда не появятся конные рекруты из войска нортумбрийского тана и не займутся делом, за которое они и получали вотчины и наделы. Выжидать, затаив надежду на счастливый миг, когда можно будет гурьбой ринуться добивать поверженного врага и унести добычу. Мига этого в течение четырнадцати лет, что минули после битвы при Эукли, не дождался еще ни один житель Англии. А было это на юге, в чужом королевстве, в Уэссексе, где какие только странные вещи не творятся…
И однако ж люди, наблюдавшие за кноррами, оставались бесстрашными, даже бодрыми. Почти каждый в береговой страже был рыбаком, изучил повадки Северного моря, худшей из мировых пучин, с его туманами и бурями, чудовищными приливами и внезапными переменами течений. По мере того как набирал силы день, а корабли викингов неумолимо подносило все ближе, предположение Мерлы пришло в голову каждому. Викинги были обречены. Вопрос был только в том, что именно они еще успеют сделать. И в том, что после — когда их в этом постигнет неудача, — разлетятся ли в мелкую щепу их корабли до того, как появятся призванные Годвином несколько часов назад конные рекруты в сияющих доспехах, цветастых плащах и с расписанными позолотой мечами. Если же нет, предчувствовали рыбаки, шансов на сколько-нибудь дельный грабеж у них очень немного. Если только попробовать запомнить место, а потом попозже, когда все стихнет, железными баграми… Вполголоса переговаривались стоящие сзади люди, перемежая беседу негромкими смешками.
