От: [email protected]
Кому: [email protected]
Дата: воскресенье, 3 февраля 2003,18:32
Тема: re: молви, мудрец
Дорогой Марк.
Я размышлял над твоим вопросом. Прежде всего, я польщен тем, что ты решил спросить у меня совета в столь личном вопросе. Также я польщен тем, что твой отец вложил решение в мои руки. Но я думаю, на самом деле он и слышать не хочет о том, что его сын может проколоть себе язык. Будь у меня сын, я б тоже не хотел об этом слышать.
Честно тебе скажу: сама идея вставить железку в язык вызывает у меня легкую тошноту. Мне нравятся твои сережки в ухе, тебе это идет, но каждый раз, когда я вижу парня или девушку с металлическим шариком на кончике его/ее языка, меня начинают мучить неприятные мысли о всяческих неудобствах этого приспособления. Разве оно не осложняет процесс поглощения пищи? Не хотелось бы говорить тебе, но пирсинг языка видится мне замысловатым членовредительством. Хотя, возможно, я в этом отношении по сравнению с тобой отстал от жизни.
Уверен, не такого ответа ты ждешь от меня. Прости, что не поддержал твою идею, но ты спросил - и я должен ответить честно. Без металлического шарика во рту ты мне больше по душе, чем с оным. Извини, дружище, однако знай: меньше любить я тебя не буду.
Хочешь, привезу тебе ко дню рождения что-нибудь особенное? Дабы тем самым компенсировать свою принадлежность к занудным взрослым и среднему классу?
Дядя Тим
На следующий день Тим получил еще два сообщения.
От: [email protected]
Кому: [email protected]
Дата: понедельник, 4 февраля 2002, 07:32
Тема: re: молви, мудрец
ТИим, это яя Филипп, с компьбютера Марка. Олн показал мне твое письмо. Похоже, ты неаконец-то сделал лдоброе дело. Что ж, спасибо. Яч тоже считаю, это бред собачий.
От: [email protected]
Кому: [email protected]
Дата: понедельник, 4 февраля 2002,17:31
Тема: re: молви, мудрец
«Хочешь, привезу тебе ко дню рождения что-нибудь особенное?»
ну раз уж вы сами сказали — ага, хочу. Снаряжение.
м.
На этот раз, как выразился бы брат, Тим был благодарен Интернету за возможность принять шутку, не сопровождающуюся тычком под ребро. Насыщенное опечатками послание Филипа несло и другое утешение — оказывается, он даже способен написать Тиму.
Пока был жив папа, братья периодически встречались — то есть Тим прилетал в Миллхэйвен из Нью-Йорка — не чаще одного-двух раз в год. Последние пять лет после смерти отца они едва перекинулись парой слов. Как-то раз папа, когда ему было под восемьдесят и он уже два года был вдовцом, прилетел в Нью-Йорк. Он заявил, что хочет поглядеть, что в этом городе особенного, и остановился в квартире Тима на Гранд-стрит, 55. Потом он обозвал ее слишком большой и неуютной. Колени у старика болели, и он с трудом преодолевал три лестничных пролета; Тим как-то подслушал, как он жаловался Майклу Пулу, любезному соседу сверху, женатому на изумительно красивой и такой же любезной Мэгги Ла: мол, он-то думал, его сын достаточно богат, чтобы ездить на лифте. («Я работал лифтером, — поведал он Майклу, — в знаменитом отеле «Сент-Элвин» в Пигтауне. В ту пору там останавливались все музыкальные звезды, включая черных».) На следующий день на неформальной вечеринке Тим собрал вместе Мэгги Ла, Майкла Пула и Вин Тран, которая вместе с Мэгги владела вьетнамским рестораном «Сайгон», что на первом этаже Гранд-стрит, 55. Папа обратился к Майклу с вопросом:
— А знаете, доктор, у меня такое чувство, что вот помру я, и вскорости весь мир разнесет в клочья, да только мне до этого никакого дела. С чего бы, а?
— Но у брата Тима, если я не ошибаюсь, есть сын, — ответил Майкл. — Неужели вам дела нет до того, что случится с вашим внуком?
— Да черт с ним.
— Вы парень не промах, а? — сказала Мэгги.
Папочка усмехнулся ей. Водка расслабила его до такой степени, что он возомнил, будто эта потрясающая китаянка может сквозь паутину старческих морщин разглядеть того обольстительного плута, каковым он был в душе.
— Приятно, что здесь, в Нью-Йорке, сыскался достаточно смышленый человек, способный понять меня, — сказал он.
До Тима дошло, что он прочитал три страницы нового романа Джорджа Пелеканоса, ничего не понимая и лишь бездумно выхватывая отдельные слова. Впереди в проходе он увидел, что раздающие еду стюардессы уже в двух рядах от него. На лайнерах первоклассной компании «Мидуэст эйр», славящихся просторными креслами и заботливым обслуживанием, приближение ланча все еще вызывало некоторый интерес.
Блондинка с миллхэйвенским акцентом и смитсонианским[1]лексиконом вручила ему упаковку куриного салата «Цезарь», более чем неплохого по стандартам «самолетной» еды, а минутой позже ее двойняшка наполнила его украшенный логотипом «Мидуэст эйр» стаканчик на четверть дюйма выше риски довольно приличным «каберне». Он сделал маленький глоток, прислушиваясь, как вино скользит вниз и согревает нутро. И в этот момент до Тима Андерхилла дошло, что за последние двадцать минут, когда ему следовало бы наслаждаться произведением Джорджа Пелеканоса, используя его как; некий очиститель вкуса перед началом набросков своего нового проекта, его рассудок оккупировали навязчивые мысли о брате.
Если он на самом деле собирается сделать какую-то работу за время полета — а именно на это Тим все-таки рассчитывал, — следует перекрыть доступ этим мыслям и уделить хотя бы часть своего внимания удивительно малоизвестному гражданину Америки доктору Герману Маджетту, известному также под именем X. X. Холмс. Судя по всему, первый в стране серийный убийца и, несомненно, один из самых «плодотворных», Маджетт взял себе имя прославленного литературного детектива и соорудил в Чикаго чудовищный «дворец убийств» под вывеской отеля очень вовремя — дабы успеть завлечь молоденьких горожанок посетить Колумбийскую выставку 1893. В этом огромном отеле он убивал практически каждую женщину, отношения с которой у него заходили дальше, чем, например, подача завтрака в городском ресторанчике или продажа воротничков и галстуков в галантерейной секции. Л. Д. Бечтель — молодой музыкант, знакомый Тима — предложил ему сотрудничество в создании камерной оперы о Холмсе, и последние два месяца новый проект занимал б о́ льшую часть его мыслей.
Тим помнил, как впервые почувствовал интерес к этой теме. В тот момент несвязанные, казалось бы, случайные предметы соприкоснулись и дали чуть заметный, но незабываемый импульс Однажды от безделья он забрел в книжный магазин Святого Марка, выпил кофе в «Старбаксе»[2], и первым толчком для его вдохновения послужил странный слоган, тянувшийся поверх высокого закругленного ливневого стока на Спринг-стрит. Буквы были нанесены по трафарету совсем недавно, и краска еще блестела. Всего четыре слова, набранных без знаков препинания строчными буквами: «пропавший мальчик пропавшая девочка». Инди-рок[3]-группы из центра города иногда заявляли о себе вот так — писали на асфальте свои названия, и Тим знал пару скромных издательств, которые тем же способом анонсировали выход новых книг, рекламировать которые по-другому не было средств. Он подумал, что так можно рекламировать и новый фильм. В любом случае, фраза Тиму понравилась, и он пообещал себе не забыть ее и обратить внимание, если в следующий раз она попадется на глаза.
