Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 56
Я согласилась посещать группу поддержки по той же причине, по какой позволяла всяким медсестрам с полуторагодичным образованием пичкать меня лекарствами с экзотическими названиями: ради родителей. Хуже, чем быть подростком с онкологией, есть только одно: быть ребенком с онкологией.
К заднему фасаду церкви мы подъехали без четырех минут пять. Несколько секунд я притворялась, что вожусь с кислородным баллоном — просто чтобы убить время.
— Помочь?
— Нет, спасибо, — сказала я.
Зеленый баллон весит всего несколько фунтов, плюс у меня есть стальная тележка, чтобы возить его за собой. Через канюлю из баллона в меня поступает два литра кислорода в минуту — прозрачная трубка раздваивается сзади у шеи, цепляется за уши и вновь соединяется под ноздрями. Хитрая трубка с баллоном необходима, потому что легкие ни фига не справляются со своей задачей.
— Я тебя люблю, — призналась мать, когда я вылезала из машины.
— Я тебя тоже. Подъезжай к шести.
— Заводи друзей, — напомнила мать через опущенное стекло, когда я шла к подвалу.
К лифту я не пошла: лифтом пользовались только те, кому осталось жить несколько дней. Спустившись по лестнице, я взяла печеньице, налила себе лимонада в чашку «Дикси» и обернулась.
На меня смотрел парень.
Я его никогда не видела. Долговязый и худой, но не хилый, он скрючился на детском пластиковом стульчике. Короткие прямые темно-рыжие волосы. Мой ровесник или, может, на год старше, сидит на краешке стула в вызывающе неудобной позе, одна рука наполовину засунута в карман темных джинсов.
Я отвела глаза, сразу вспомнив о тысяче своих недостатков. Я в старых джинсах, которые прежде едва налезали, а теперь висят в самых неожиданных местах, и желтой футболке с рок-группой, которая мне уже не нравится. Волосы у меня подстрижены под пажа, и я не забочусь их расчесывать. Щеки у меня, не поверите, как у хомяка, — побочный эффект стероидов. В целом я выгляжу как человек нормального сложения с воздушным шаром вместо головы. Это я еще не вспоминаю о толстых икрах и щиколотках. И все же я украдкой посмотрела на незнакомца. Он по-прежнему не сводил с меня глаз.
До меня впервые дошел смысл выражения «встретиться взглядами».
Я села рядом с Айзеком, через два стула от новенького. Покосившись, я убедилась: все еще смотрит.
Ладно, скажу прямо: он был красавчик. Некрасивый пытается смотреть безжалостно, и выходит в лучшем случае неловко, а в худшем — как попытка оскорбить. Но красавчик… М-да.
Я вынула мобильный: без одной минуты пять. Постепенно кружок заполнился несчастными душами от двенадцати до восемнадцати, и Патрик затянул коротенькую молитву: «Боже, дай мне душевное равновесие принять то, что я не могу изменить, смелость изменить то, что в моих силах, и мудрость, чтобы отличить одно от другого». Парень по-прежнему смотрел на меня. Я почувствовала, что краснею.
Вскоре я решила, что правильной стратегией будет пялиться в ответ. В конце концов, пацаны не покупали монополию на пристальные взгляды. Я оглядела новенького с ног до головы, пока Патрик в тысячный раз признавался в своей безъяицкости, и завязалось соревнование взглядов. Вскоре парень улыбнулся и отвел голубые глаза. Когда он снова посмотрел на меня, я подвигала бровями в знак того, что победа осталась за мной.
Он пожал плечами. Патрик продолжал свое. Настало время представиться.
— Айзек, может, ты сегодня начнешь? Я знаю, у тебя сейчас трудное время.
— Да, — согласился Айзек. — Меня зовут Айзек, мне семнадцать лет. Судя по всему, через две недели у меня будет операция, после которой я останусь слепым. Я не жалуюсь, многим приходится и хуже, но, понимаете, слепота — это такое дерьмо… Меня поддерживает моя девушка. И друзья. Огастус вот, например. — Он кивнул на новенького, у которого теперь появилось имя. — Так что вот так, — продолжал Айзек, глядя на свои руки, сложенные домиком. — И вы тут ничем не поможете.
— Мы рядом, Айзек, — сказал Патрик. — Пусть Айзек услышит нас, ребята.
И мы все повторили:
— Мы рядом, Айзек.
Настала очередь Майкла. Ему двенадцать, и у него лейкемия. У него всегда была лейкемия, но он в порядке (так он сказал. Вообще-то он спустился на лифте).
Лиде шестнадцать, и уж на кого стоило заглядываться красавчику, так это на нее. Лида старожил группы поддержки, у нее длительная ремиссия аппендикулярного рака — оказывается, есть и такой. Она заявила, как заявляла на каждом собрании группы поддержки, что чувствует себя сильной. Мне, с кислородными трубочками в ноздрях, это показалось наглым хвастовством.
До новенького говорили еще пятеро. Он улыбнулся краешком губ, когда пришла его очередь. Голос у него оказался низкий, прокуренный и потрясающе сексуальный.
— Меня зовут Огастус Уотерс, — представился он. — Мне семнадцать. Полтора года назад у меня был несерьезный случай остеосаркомы, а здесь я сегодня по просьбе Айзека.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил Патрик.
— О, прекрасно! — Огастус Уотерс улыбнулся одним уголком рта. — Я на поезде американских горок, который едет только вверх, друг мой.
Пришла моя очередь.
— Меня зовут Хейзел, мне шестнадцать лет. Рак щитовидки с метастазами в легких. Нормально, чё.
Заседание продолжалось бойко: бои были подсчитаны, битвы в заранее проигранных войнах выиграны, поцеплялись за надежду, поругали и похвалили родителей, согласились, что друзьям не понять серьезности проблемы. Слезы были пролиты, утешение предложено. Ни Огастус, ни я не произнесли ни слова, пока Патрик не сказал:
— Огастус, возможно, ты хочешь поделиться с группой своими страхами?
— Моими страхами?
— Да.
— Я боюсь забвения, — тут же ответил он. — Как слепой из пословицы, который боялся темноты.
— Ну, это ты поспешил, — улыбнулся Айзек.
— Черство сказано? — уточнил Огастус. — Я бываю слеп, как крот, к чувствам окружающих.
Айзек захохотал, но Патрик поднял вразумляющий перст и сказал:
— Огастус, пожалуйста, вернемся к тебе и твоей борьбе. Ты сказал, что боишься забвения?
— Сказал, — ответил Огастус.
Патрик растерялся.
— Не хочет ли кто, э-э, что-нибудь ответить на это?
Я не хожу в нормальную школу уже три года. Родители — два моих лучших друга. Третий лучший друг — автор, который не знает о моем существовании. Я очень замкнутая, не из тех, кто первым тянет руку.
Но на этот раз я вдруг решила высказаться. Я приподняла ладонь, и Патрик с нескрываемым удовольствием немедленно сказал:
— Хейзел!
Я, по его мнению, раскрывалась, становясь частью группы поддержки.
Я посмотрела на Огастуса Уотерса, глаза которого были такой синевы, что сквозь нее, казалось, можно что-то видеть.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 56