Я вытащила значок и заорала: «Полиция!» — в надежде, что это поможет расчистить дорогу, но люди видели только табличку с надписью «Выход». Женщина в розовом платье — лицо в слезах, прическа опрыскана гербицидом — налетела на меня, взглянула в глаза и исчезла, подхваченная людским потоком.
Кто-то, увидев полицейских с оружием, завопил: «О, нет, нет! У него оружие!».
Я добежала до сцены одновременно с полицейским, который начал подниматься наверх, держа руку на пистолете. Ведущий попытался задержать меня, но я схватила его за руку и выкрутила ее, чтобы он быстро убрался с моей дороги. На сцене одна из конкурсанток ревела и трясла руками, словно обожглась. Между офицером и Лэйси оставалось около шести метров, он начал вытаскивать пистолет.
— Нет! — завопила я, но он не услышал.
Лэйси заметила его, развернулась и подняла баллончик.
— Лэйси! — заорала я.
Офицер замер на месте и принял боевую стойку, но тут двое устроителей конкурса схватили Лэйси сзади. Баллончик, выбитый ударом из ее руки, казалось, повис на долю секунды в воздухе, после чего с глухим стуком шлепнулся на пол.
В зале повисла мертвая тишина. Движение прекратилось.
Офицер некоторое время рассматривал баллончик, потом посмотрел на меня, перевел дыхание и быстро спрятал оружие в кобуру.
Раздался чей-то голос: «Все кончено». Лэйси увели за кулисы. Я сделала вдох, потом еще один.
Ведущий, судя по всему перепутавший конкурс красоты и гибель шаттла «Колумбия», подошел к микрофону и объявил:
— Дамы и господа, произошел технический сбой!
За кулисами на складном стуле сидела Лэйси в окружении полдюжины седовласых джентльменов в белых костюмах, каждый из которых, по-видимому, находился на грани сердечного приступа. Председатель жюри навис над Лэйси, дрожа от злости и повторяя одно и то же:
— У вас будут большие неприятности, юная леди, бо-о-ольшие неприятности.
Лэйси увидела меня и выпрямилась, пытаясь сделать вид, что у нее все под контролем. Я подошла, заглянула ей в глаза, а потом обратилась к членам жюри:
— Я ее мать.
Пожилой мужчина, нависший над моей девочкой, повернулся ко мне, вены на его шее вздулись, как пожарные шланги. Он несколько секунд ошарашенно смотрел на меня, а потом заверещал:
— Она дисквалифицирована!
— Полагаю, она догадывается об этом, — заметила я.
Он дрожал от негодования:
— За все годы…
— Да.
— Я никогда…
— Знаю.
— Кто-нибудь мог пострадать!
— Только если в числе зрителей были полезные насекомые! — воскликнула Лэйси.
Я посмотрела на нее и покачала головой.
— Хватит, юная леди, — сказал председатель жюри и в бешенстве посмотрел на меня: — Что вы за мать?
Этот вопрос застал меня врасплох. А кому захочется отвечать на подобное? Я вытащила полицейский значок и поднесла к его красному от злости лицу:
— Лейтенант Делилло, полиция Пасадены.
Он уставился на значок, словно я загадала ему загадку.
— Полицейский?
— Женщина… лейтенант… мать.
Белые костюмы вопросительно переглянулись.
— Дальше я как-нибудь разберусь без вас, — сказала я.
— Да уж разберитесь! — воскликнул председатель жюри.
Я взяла Лэйси под локоть и повела к выходу. На случай, если кто-то не расслышал предыдущее высказывание, председатель жюри еще раз крикнул нам в спину:
— Она дисквалифицирована!
— Козел! — проорала в ответ Лэйси, когда я выводила ее в дверь.
Полная луна освещала парковку неестественно голубым светом. Пока мы молча шли к машине, я поклялась, что не позволю себе разродиться родительскими нотациями, готовыми сорваться с кончика языка.
— Я…
Мне удалось справиться с первым порывом.
— Что? — спросила Лэйси.
Я сделала глубокий вдох и попыталась сдержаться.
— Ничего.
— Хорошо.
— А ты… — Я закусила губу.
— Ну, продолжай, скажи, я ведь знаю, тебе хочется.
Она знает меня как облупленную, даже страшно.
— Надеюсь, ты гордишься собой.
— Да, — ответила Лэйси, в отличие от меня не поддавшаяся слабости. Она повернулась ко мне, хотя я смотрела прямо перед собой. — Я сделала то, во что верила. Это не может быть неправильным.
На востоке виднелись покрытые снежными шапками вершины гор Сан-Габриел, похожие на нарисованные яркими красками павильонные декорации. Где-то цвел жасмин, и ветер приносил его сладкий нежный аромат. Кто-то разложил на крыше своего дома искусственный снег и украсил пальму разноцветными гирляндами. Прекрасная ночь, без слов предлагающая вам калифорнийскую мечту, но я не могла за нее уцепиться. Лэйси постаралась. Калифорнийская мечта такая же выдумка, как и представление о том, что красоту можно оценивать.
Сейчас мне хотелось заняться одним-единственным делом, а именно разобраться с сообщением, полученным на пейджер. Где-то у подножия этих гор, там, где песчаные наносы наступают на город, лежит тело человека, умершего насильственной смертью.
Мы сели в машину. Лэйси сбросила розовые туфли-лодочки и вздохнула с облегчением. Мне столько всего хотелось сказать ей, причем кое-что — в обязательном порядке. Ты у меня просто чудо, девочка. Я не согласна с твоими методами, но горжусь тобой. Мне хотелось бы верить во что-нибудь так же сильно, как ты.
Но я промолчала.
— Меня вызвали на работу. Я подвезу тебя домой.
Лэйси кивнула, глядя прямо перед собой.
— Конечно, мамочка. Почему сегодняшний вечер должен отличаться от остальных? Езжай к своему покойнику.
По дороге Лэйси открыла окно и, как ни в чем не бывало, высунула руку с туфлями наружу. Она покрутила их на пальце, а потом я услышала, как они стукнулись о тротуар и покатились по нему, словно крысы, наперегонки бегущие в укрытие. Я украдкой бросила взгляд на дочку, которая смотрела вперед, лишь намек на улыбку затаился в уголках губ. Момент истины. Ее звездный час. Мое внимание снова переключилось на дорогу, и каким-то чудом мне удалось смолчать.
2
Когда я добралась до цветочного магазина «У Брима» на Ист-Орандж-гроув, 1390, место преступления уже успели оцепить желтой лентой. Рядом со зданием припарковались четыре полицейские машины, причем две с включенными мигалками, и два мотоцикла. Офицер полиции узнал меня и приподнял ленту, чтобы я могла въехать на пятачок, где стояла еще одна полицейская машина, два автомобиля без опознавательных знаков и фургончик судмедэкспертов.
