в цикле «Четыре поэмы об одном» первая поэма — «Двое» (2), во второй остается один («Аввакум», 1), в третьей у одного остается одно око (1/2), а в четвертой — лишь «последняя видимость», т. е. ничто. Внимание к числовым принципам гармонии и симметрии привело к созданию двух циклов работ, объединяющих в себе научные статьи и художественные тексты на темы онтологии[10].
В 1985 году Анри Волохонский переехал в Германию, работал редактором и переводчиком на радио «Свобода» в Мюнхене. Стилистически его поэзия 1980–90-х тяготеет к малым формам, минимализму и свободному стиху; большее место занимают отклики на актуальные события, как правило в жанре эпиграмм или иронических инвектив (см. «Настенные надписи»). В то же время Волохонский создает цикл по мотивам свода монгольских летописей «Алтан тобчи» («Монголия и далее»), уделяет особое внимание переводам, выделенным в настоящем издании в отдельный том.
С начала 1990-х годов его произведения начинают переиздаваться в России: выходят сборники «Анютины грядки» (1994) и «Тивериадские поэмы» (2001), переложение «Поминок по Финнегану» Дж. Джойса (2000), книга воспоминаний (2007), появляется большое количество публикаций в периодике. В литературной жизни русской эмиграции Волохонский не участвует и живет уединенно. На вопрос в одном из интервью, не хочет ли он приехать в Россию, Волохонский со свойственной ему иронией ответил: «Нет. Я очень хорошо все помню»[11]. Впрочем, в последние годы голос Волохонского у русской публики в прямом смысле слова на слуху благодаря тесному сотрудничеству поэта с лидером группы «АукцЫон» Леонидом Федоровым[12].
О самом творчестве Волохонского на сегодняшний день написано на удивление немного, и, невзирая на свой легендарный статус, поэт до сих пор является одним из белых пятен на карте русскоязычной литературы — отчасти из-за «нелюдимости и экстравагантности»[13] (впрочем, сильно преувеличенных мифом), отчасти из-за того, что многочисленные публикации Волохонского оказались рассеяны по труднодоступным периодическим изданиям и альманахам трех континентов. За исключением важной статьи В. Тарасова и нескольких филологических исследований по частным поводам, список работ о поэзии Волохонского ограничивается несколькими заметками и рецензиями[14]. Ведущие принципы поэтики Волохонского были отмечены еще К. Кузьминским: «язык, аристократический изыск, немыслимый в наше время, ирония, переходящая в мистификацию, пародийные литературные реминисценции […] и метафизическая глубина»[15]. Ирония выступает основным инструментом остранения, снижая всяческий пафос; по замечанию В. Тарасова, художественный мир Волохонского отличает «отсутствие сокрушений на тему души, измученной собой; неизменно — всесторонняя отделка произведений и […] идейная многослойность»[16].
Поэзия Волохонского обычно оценивается как герметичная, сопротивляющаяся однозначной интерпретации; критики сталкиваются со сложностью «отделить пародийную интонацию от лирической»[17], отмечают сугубо формальный характер стихотворений, основанных «исключительно на смелых словосочетаниях, неологизмах, на музыкальном звучании и дерзкой рифме»[18]; однако Тарасов справедливо указывает, что «трудность восприятия зачастую связана с тем, что привычный ассоциативный строй мышления и потому выверенные, казалось бы, мерки здесь неприменимы»[19]. Нельзя не согласиться с И. Бокштейном, написавшим: «Хорошо, что стихи Анри Волохонского сложны <…>. Если б каждый поэт в своем роде был так тонок… но тогда б и мир не мог „существовать“»[20].
Теперь читателю предоставлена счастливая возможность самому сформировать свое мнение о творчестве Анри Волохонского во всем его многообразии.
Илья Кукуй
ЛИТЕРАТУРНАЯ АНКЕТА[21]
Редакция журнала «Гнозис» обратилась к нескольким писателям и поэтам с литературной анкетой:
1. Ваши литературные учителя?
2. Ваша эстетическая концепция?
3. Ваше отношение к собственному творчеству?
* * *
1. Не говоря о классиках — Хлебников и Хвостенко.
2. Она противолитературная — желательно, чтобы живая интонация происходила от музыки сфер, а не от душевных неудовольствий. Претензии на истинное писательство только удваивают ложь.
3. Если речь идет о моменте исполнения, то чем меньше я его понимаю, тем лучше.
Анри Волохонский
КНИГА I. ДУДА И МАК
ПЕРВЫЕ ТРАВЫ
1
Где звуки бьют в сплошное дно
Цветами желтыми о камень
А дым над лиственным огнем
Качает колесо льняное
Черпак наполненный дождями
Ковш, обруч ледяной вольет смешав
Смолу и яркое вино
В большие плоские стволы
И рожь мгновения создаст
Железный хлеб, который неделим.
2
Ты сам идешь кружась в цепях
На этом блюде одинок
Когда разбит зубец стенной
Или в снегах горбатый ветер наг
Над радугой петух тебе рассыплет пищу
И пусть поют и лгут клянясь
Что прежде видели яснее
Сквозь дыры в пемзе водяной
Пускай плывут рога как корабли для нищих —
Не веришь ты — и не иссяк
Пожар на медном пустыре.
3. Сонет (нарцисс)
Победой мглы мохнатые коренья
Среди серпов вдоль рыжей рукояти
До искр над ней, — натягивают сети
Но сети рвут прекрасными ночами
Летая осы армией крылатой
Словно листвы кочующие звенья
И утренние гнезда тонут в пене
Зарытые в тумане бородатом.
В паденьи вод и в мутном беге клиньев —
За кругом ливня вижу лишь себя
Или в текущем — выбитое имя
Непрочное. Прозрачное скребя
Животное в пустующем кувшине
Глядит как плотный каменеет ряд.
4
Из внешности паломником начала
Седеет шар. Но свет не здесь —
Лишь смесь являет горсть
В траве растущей по краям
Как соль на жарких берегах:
Нам выкуп дан таким.
Ради того морей ствола тяжелого
Лед глотают реки рыб
Плавят холод толщи птиц
В пляске досок, снежный груз
Несущих, весел слышен хохот
Корабли с глазами лис
Улеглись на дне прозрачные холмистом
Этой соли и слюды
Если можешь — берегись, последний
Ради прежней тщетности тонувших.
5
Если бы пали горелые сваи
И мухи порою съедали полынь
С белого луга, поляны, где звери лая
Двигают плуги
Даже тогда — в поздний год
В звездный день
Урожай желудей не покажется лишним.
6
В сокровищнице трав
