— Убей меня прямо здесь, — сказал Йейтс. — Живым я не дамся. Я убил копа, думаешь, я хоть ночь в изоляторе продержусь?
— Я лично гарантирую тебе безопасность, Дэнни. — Вейл уже держала «Глок» обеими руками; раскрытое портмоне с документами лежало на асфальте, и все любопытствующие могли увидеть там значок агента ФБР. — Я прослежу, чтобы ты дожил до суда. Я знаю, о чем ты думаешь. Я понимаю, что ты не хотел убивать того копа.
— Ни хрена! Еще как хотел! Ненавижу гребаных копов! Они изнасиловали мою мать! Хотел я его убить, очень даже хотел!
«Ох и кретин же мне попался! Безнадежный случай. Я пытаюсь оправдать его поступок, а он отпирается!»
— Дэнни, у тебя будет гораздо меньше проблем, если ты бросишь пистолет и позволишь мне помочь напарнице. Понимаешь?
Йейтс шагнул еще ближе, теперь уже целясь в Манетт в упор. Вейл подняла «Глок», наведя тритиевую метку на голову преступника.
— Давай, — крикнула она, — бросай пистолет, черт тебя подери!
Но Йейтс лишь выпрямил руку и напряг мускулы.
Никто не видел того, что видела она из этой точки. Он не «бросил пистолет, черт подери», и Вейл пришлось его застрелить. Разнести ему башку. А потом она продырявила его тело прямо в центре тяжести, чтобы он качнулся назад и случайно не нажал на курок, пока его мозг отключался навсегда. Два выстрела подряд. Выход за пределы необходимости? Пожалуй. Но в данный момент ей, если честно, было на все наплевать.
Йейтс упал. Вейл бросилась к Манетт и подхватила ее на руки.
— Мэнни, как ты?
Лицо Манетт покрылось потом, боль пульсировала в каждой морщинке.
И тогда Вейл потеряла над собой контроль. Стресс, скопившийся за последние месяцы, нашел себе выход и обрушился на нее, точно торнадо, отбросив ее прямо на каменную облицовку ограды Белого дома.
Вокруг поднялась суматоха, толчея, послышались быстрые шаги и чьи-то крики. Какой-то человек в синей рубашке с серебристым значком на кармане опустился на колени и вырвал у нее из руки пистолет.
Темные силуэты агентов контрразведки, напряженные и неподвижные, выстроились вдоль ограды Белого дома. В пятидесяти ярдах на холостом ходу урчали бело-красно-синие машины муниципальной полиции. Неподалеку кружили на мотоциклах человек шесть полицейских в белых форменных рубашках и черных штанах.
Томас Гиффорд, старший агент отдела криминальной психологии, показал свое удостоверение и подошел к карете скорой помощи, припаркованной у невысокого бетонного столбика, какие торчали из асфальта повсюду. Вейл сидела на плоском бампере муниципальной медицинской машины, взгляд ее упирался в цементное покрытие.
Гиффорд остановился в паре футов от нее и задумчиво пригладил волосы ладонью, словно выгадывая время и не зная, с чего начать.
— Ты же говорила, что идешь с кем-то ужинать. Поэтому, мол, тебе и надо было уйти пораньше.
— Да. Так оно и было. А потом мы увидели Йейтса, и я решила…
— Ладно-ладно, — сказал Гиффорд, поднимая руку. — Забудь пока об этом. Ты сама-то как?
Вейл встала, выпрямилась и потянулась.
— Я в порядке. О Мандизе что-нибудь слышно?
— Ее везут на операцию. Раздроблен таз. Но главные артерии не задеты, так что выкарабкается. Через какое-то время. Ей повезло. Повезло, что ты была рядом.
— Среди всех этих снайперов и окружной полиции? Думаю, справились бы и без меня.
— Я слышал другую версию. Они оценивали ситуацию, занимали позиции, пытались разобраться, что за чертовщина там происходит. Снайперы не собирались реагировать, пока не видели прямой угрозы президенту. А Дэнни Майкл Йейтс — пусть это и звучит цинично — представлял угрозу только для тебя и детектива Манетт. Когда он сказал, что убил копа, муниципалы наконец сложили два плюс два. Но я, если честно, сомневаюсь, что они успели бы пристрелить его. Ты спасла ей жизнь, Карен.
Вейл сделала глубокий неровный вдох.
— Я стояла в удобной точке, видела его руку… Я знала, что он нажмет на курок.
Гиффорд отвернулся и обвел взглядом снующих вокруг законников.
— Ты еще ходишь к тому психоаналитику?
Вейл кивнула.
— Молодец. Завтра утром иди к нему на прием. А потом поезжай куда-нибудь. Отдохни. После Окулиста не прошло и двух месяцев — меньше всего тебе сейчас нужны новые потрясения.
В уголках ее губ заиграла слабая улыбка.
— Что? — спросил Гиффорд.
— Да просто мы с вами редко в чем-то сходимся. Обычно у меня находится какая-нибудь колкость в ответ, но сейчас я согласна. Ваша взяла.
Вейл вспомнила, что именно этой фразой заканчивался анекдот, который рассказала ей сегодня Манетт. Теперь он не казался ей таким уж смешным.
Возвращаясь к своей машине, Вейл уже предвкушала долгожданный отпуск. Куда она поедет? Неважно. Куда угодно. Подальше отсюда.
…первая
Святая Елена, штат Калифорния
Долина Напа
Давка винограда во многом похожа на саму жизнь: ты жмешь ягоду, стискиваешь, пока из сердцевины не вытекут все соки, пока она не умрет внезапной жалкой смертью. Обескровленное тельце скукоживается, и его выбрасывают прочь. Отшвыривают. Используют как удобрение, возвращают земле. Прах на ветру.
Но несмотря на то, что Джон Мэйфилд работал в долине Напа, смерть здесь раздавливала не только виноградины.
Джону Мэйфилду[3]нравилось собственное имя: оно напоминало о сборе урожая и залитых солнцем виноградниках.
Впрочем, одно изменение он таки внес: мать не удосужилась дать ему второе имя, и он выбрал его себе сам — Уэйн. Человеку с его профессией шло имя Джон Уэйн[4]: сразу возникал образ крутого парня, настоящей звезды экрана. К тому же обыгрывалось и имя Джона Уэйна Гейси, знаменитого серийного убийцы. А серийных убийц люди обычно запоминают по тройным именам. Ему нужно было готовить свой публичный образ к мировому признанию.
Мэйфилд обвел комнату взглядом. Он посмотрел на бездыханное тело женщины, которое вскоре будет напоминать усохшую оболочку раздавленной виноградины. Включив камеру, он убедился, что в объектив попала струя крови, вытекающая из ее предплечья, и клочок жадной земли, впитывающей эту кровь, словно она много веков мучилась жаждой. Жидкость ненадолго собиралась в лужицу, после чего грунт поглощал ее без остатка.
Раздавшийся неподалеку шум вывел его из транса. Времени оставалось немного. Он мог бы выбрать другую территорию для убийств и устранить риск поимки. Но он не стремился к безнаказанности. Нет, он преследовал совсем другие цели.
