Сказать, что условия для жизни в пещерах были недостаточно хороши, — значит превознести до небес эти мрачные каменные коридоры, в которых редкие пятна света падали на грубые стены, исписанные изречениями из Корана. Мебель сводилась к настилам из грязных гнилых досок, положенных на шлаковые блоки. Но удобства здесь считались не главным делом: пока пещеры служили тайным укрытием и надежным местом хранения оружия и боеприпасов, они вполне выполняли свое назначение.
Даже жилище предводителя этого отряда Абдаллы Фараджа Джувея можно было в лучшем случае назвать предельно скромным. Тощий засаленный тюфяк и куча тряпья, выполняющая роль комковатой подушки, — вот и все, что служило признаком его начальственного статуса. Именно сюда и направлялись Хушманд с Бехнамом, приветствуя по пути еще полтора десятка бойцов, обитавших в пещере.
Кто-то силился прожевать кусок жилистой баранины, другие подремывали или обсуждали достоинства и недостатки различных видов оружия. Все они были примерно того же возраста, что Хушманд и Бехнам, и провели лучшие годы в затхлой атмосфере пещеры, отчего их изможденные лица приобрели стойкий землистый оттенок.
Наконец Хушманд и Бехнам достигли жилища Абдаллы, отделенного от главного коридора простыней, свисавшей с потолка на гнутых гвоздях. Бехнам хрипло откашлялся и подождал, пока им разрешат войти.
— Можно, — раздался голос Абдаллы.
Сдвинув простыню, они увидели, что командир сидит у дальней стены и пытается настроить приемник, антенный кабель которого тянулся ко входу в пещеру. Это был крупный мужчина, одновременно грузный и мускулистый, с крючковатым носом и темными глазами, почти неразличимыми за дряблыми набрякшими веками. Обширная борода закрывала шею и верхнюю часть куртки цвета хаки, наброшенной на плечи поверх грязно-белого чапана. Ни один из его людей никогда не слышал, чтобы Абдалла смеялся: все жили в постоянном страхе перед жестоким и своенравным предводителем.
Коротким взмахом руки Абдалла разрешил им войти, при этом его глаза едва заметно расширились: как же, прибыли новые игрушки.
Молча, одним лишь полным нетерпения взглядом, он велел Хушманду сложить ношу к его ногам. Пока командир перебирал винтовки, с удовольствием ощущая их тяжесть в руках, Хушманд, запинаясь от робости, давал отчет о содержимом джипа, стараясь в первую очередь упомянуть самое важное — оружие.
Абдалла улыбнулся. Казалось, он был доволен.
— Отлично, — сказал он, не поднимая головы от винтовок. — Что-нибудь еще?
Тут Хушманд вспомнил о конверте. Он выдернул его из кармана и протянул Абдалле, надеясь, что на сей раз не сделал ошибки и не заслужил жестокого наказания.
С досадой взглянув на парня, Абдалла выхватил из его рук конверт и повернул лицевой стороной к себе. Разобрав надпись, он вздрогнул и тут же в лихорадочной спешке вскрыл послание.
Читая, он шевелил губами и проборматывал отдельные слоги. Хушманд и Бехнам с тревогой следили за тем, как меняется выражение лица командира: озабоченность сменилась сначала недоумением, а потом паническим страхом.
Отбросив письмо, Абдалла выкрикнул имя своего помощника Тарика, который опрометью бросился на зов из глубины пещеры, где до того мгновения крепко спал на ворохе одежды.
— Слушаю, командир, — рявкнул он, изо всех сил демонстрируя готовность к действию.
— Взгляни. — Абдалла сунул письмо под нос Тарику. Тот буквально проглотил его и, похоже, испугался не менее своего начальника. — Быстро уложи в джип все, что можно, — первым делом оружие, потом наркоту, деньги и боеприпасы. И будь готов к немедленному отъезду.
— Слушаю!
Тарик повернулся и кинулся к оружейному складу, оставив дрожащих от страха Хушманда и Бехнама в комнате Абдаллы. Хушманд понимал, что, задержавшись с передачей письма на несколько минут, он совершил грубую ошибку. Опыт подсказывал ему, что жестокое наказание не заставит себя ждать.
Абдалла поднял на него пунцовое от гнева лицо.
— Ты! — громоподобный голос командира отозвался во всех уголках пещеры.
Бревноподобная рука поднялась и тут же резко опустилась. От бокового удара в челюсть голова несчастного резко крутанулась на шее, и Хушманд впечатался лицом в каменную стену.
— С таким письмом ты посмел тащиться ко мне как хромая коза! — Новый сокрушительный удар, и сгусток кровавой слюны летит к отшатнувшемуся от друга Бехнаму. — Наше место раскрыто! Только полный мудак мог промедлить хоть секунду! — Еще удар, хруст костей. — Гребаный мудак!
Хушманд лежал на земле, сознание покидало его. Последним, что он различил, было жужжание — сначала тихое и отдаленное, оно становилось все громче и громче.
Тем временем Абдалла повернулся к Бехнаму. Тот поднял руки, чтобы защитить лицо, и попытался убедить Абдаллу в своей невиновности:
— Умоляю, командир! Я велел ему сразу идти к вам!
— Врешь! — На этот раз кулак Абдаллы шел прямо, Бехнам дернул головой и ударился затылком о стену.
Он повалился на колени. Уши разрывал пронзительный звон. В путающиеся мысли Бехнама вплелась еще одна: раз сам он молчит, то кому принадлежит этот звук?
Теперь его слышал и Абдалла. Звук нарастал, и командир прекратил избиение, чтобы выяснить, в чем дело. Он откинул простыню — и сам издал громкий вопль.
Рой пал на пещеру как облако зла, причем зла целеустремленного. Гул, подобный вою в печной трубе, мешался с жутким хрустом пережевываемой плоти.
Оса величиной с птицу влетела в открытый рот Абдаллы, заставив его замолчать. И прежде чем он успел понять, что происходит, гигантское насекомое протиснулось глубже, раздирая щеки и нёбо, и вырвало язык из глотки. Еще четыре осы вцепились в мясистую спину и выпирающий живот Абдаллы и принялись пожирать его плоть, пока их челюсти не встретились в уже бесформенной массе обгрызенных кишок. Тем временем первая оса успела отделить верхнюю челюсть Абдаллы от черепа, оставив окровавленные лоскутья щек висеть под глазами обожженным тряпьем. Затем она устремилась кверху и с необузданным аппетитом оголодавшей свиньи сожрала нос. Оса еще не успела добраться до скальпа, когда обглоданный скелет Абдаллы рухнул на землю в жидкое месиво внутренностей.
Восемь других насекомых занялись Хушмандом. Мгновенно искромсав чапан, они добрались до кожи, облегающей тощее тело, и принялись тянуть ее, образуя подобие вспухающих шатров, пока кожа не стала рваться, выпуская наружу хмельной запах свежей крови. Затем они проникали внутрь, нащупывали жвалами и отправляли в рот влажные мягкие ткани и тугие мышцы, жесткие, как хрящи.
Настала очередь Бехнама. Сквозь боль и путаницу в мыслях он различал истошные вопли, тщетные крики о помощи и всем телом своим ощущал страшную агонию погибавших. Но что происходит на самом деле, он не мог осознать до тех пор, пока не почувствовал, как шесть когтей впились ему в спину — и тут же еще двенадцать. Три жала словно ножи вонзились в лопатки и выпустили яд в его кровь. Через секунду нервная система Бехнама была парализована, и он уже не ведал, как три пары жвал прогрызают себе путь через его шею. Когда от дыхательного горла Бехнама осталась жалкая полоска, его голова с глухим стуком упала на землю, откатилась в сторону и замерла рядом с обглоданной тазовой костью Абдаллы.
