Хелен спокойно спала рядом. Банкиры все равно встают раньше юристов, именно поэтому выгуливать собаку по утрам было обязанностью Дэвида.
Не успел Дэвид поздороваться с ночным портье, как Блумберг за поводок вытянул хозяина в предрассветный холод. Застегнув спортивную куртку под самое горло, Дэвид направился по привычному маршруту на север, к Восемьдесят второй улице, где Блумберг обычно справлял естественные потребности, затем на восток, к Лексингтон-авеню — не забыть взять кофе в «Старбаксе», уже открытом для ранних пташек, — потом обратно на Восемьдесят первую и домой. На Парк-авеню, как правило, в это время не было ни души — вот и сегодня навстречу попалось всего лишь несколько такси и грузовик доставки.
Голова Дэвида не отключалась ни на секунду. Он не разделял мнения, будто на прогулке мозги должны отдыхать, — наоборот, это самое время, чтобы решить какую-нибудь проблему. На подходе к Восемьдесят второй улице Дэвид поймал себя на том, что не думает ни о чем конкретном. Так, беспорядочный поток того, что нужно сделать по работе. Об открытке он, к счастью, больше не вспоминал. На зловещей темной улочке с высокими деревьями по обеим сторонам внезапно включился инстинкт самосохранения, глубоко сидящий в каждом городском жителе, и Дэвид чуть было не изменил маршрут. Может, подняться по Восемьдесят третьей?.. Но самоуверенный брокер — второе «я» Дэвида — в последний момент не дал ему сдрейфить.
Он только перешел на другую сторону Восемьдесят второй, чтобы лучше видеть идущего навстречу смуглокожего подростка в трети квартала впереди. Если парень тоже перейдет улицу, это неспроста. Дэвид подумал, что тогда схватит под мышку Блумберга и бросится бежать со всех ног. В школе он увлекался спортом, да и сейчас время от времени играл в баскетбол. Кроссовки «Найк» зашнурованы плотно. Даже при самом дурном раскладе он не пропадет.
Парень — долговязый, в куртке с капюшоном, так что Дэвид не видел его лица — продолжал идти по своей стороне улицы. Дэвид надеялся, что рядом проедет машина или появится другой пешеход, но Восемьдесят вторая как будто вымерла. Слышно было, как поскрипывают новые кроссовки незнакомца. Ни одного светлого окна в однотипных двухэтажных домах.
Все еще спят. Ближайший жилой дом с консьержем у самой Лексингтон-авеню. Парень был уже напротив. Сердце Дэвида отчаянно колотилось. «Не смотри в глаза! Не смотри в глаза!» Дэвид шел не останавливаясь. Парень тоже. Расстояние между ними начало увеличиваться.
Дэвид украдкой оглянулся и вздохнул с облегчением: парень исчез за углом, свернув на Парк-авеню. Надо же оказаться таким мнительным! Слабак.
На полпути к дому Блуми, как всегда, обнюхал любимый столбик и присел по делам.
Дэвид даже не заметил, как незнакомец наскочил на него. Может быть, продумывал запланированную на сегодня встречу с главой фондового рынка, или наблюдал за собакой, или вспоминал, как соблазнительно Хелен опустила бретельки лифчика прошлой ночью… Или парень просто подкрался незаметно. Хотя какая теперь разница!
Дэвид получил точный удар в висок и упал на колени, от неожиданности даже не успев испугаться. Перед глазами все поплыло. Он смотрел, как Блуми доделывает свои дела. Незнакомец вроде бы требовал денег. Потом обшарил карманы. Блеснуло лезвие ножа. Часы спали с запястья. Затем Дэвид почувствовал, как сняли кольцо. Он вспомнил об открытке. Чертова открытка! И услышал свой голос будто со стороны:
— Это ты ее отправил?
Дэвиду показалось, что парень ответил:
— Да, ублюдок тупорылый.
ГОДОМ РАНЬШЕ
Кембридж, штат Массачусетс
Уилл Пайпер приехал пораньше, чтобы пропустить стаканчик, до того как соберутся остальные. Популярный ресторан на краю Гарвардской площади назывался «ОМ», и Пайпер, войдя, только пожал плечами от обилия азиатской эклектики. Заведение было не в его вкусе, но в баре нашлись кубики льда и виски. Другими словами, необходимый минимум. Пайпер решил остаться. Он с подозрением поглядел на специально необработанную кирпичную стену за барной стойкой, на плоские жидкокристаллические экраны, представляющие собой инсталляции видео-арта, на неоновую голубую подсветку и подумал: «Что я здесь забыл?!»
Всего месяц назад Пайпер решительно не собирался ехать на двадцатипятилетие выпуска, но вот он здесь, вместе с сотнями сорокасеми-сорокавосьмилетних людей, гадающих, куда делись лучшие годы их жизни. Джим Зекендорф со своей адвокатской хваткой безжалостно и систематично забрасывал бывших однокашников электронными письмами, пока они не сдались. Нет, конечно же, Пайпер не подписывался участвовать в шоу — никто не заставит его под звуки торжественного марша войти со всем выпуском 1983 года на мемориальную лужайку, заложенную в честь трехсотлетия Гарварда, — но он согласился приехать из Нью-Йорка и поужинать с теми, с кем пришлось жить в одной студенческой комнатушке. Договорились, что он переночует у Джима в Уэстоне, а утром вернется домой. Для себя Пайпер решил, что на призраков из прошлого готов потратить только два выходных.
Пайпер опустошил бокал до того, как бармен успел выполнить следующий заказ, и погремел кубиками льда, чтобы привлечь его внимание, но вместо этого привлек внимание стоявшей позади женщины. Она тоже пыталась получить выпивку, размахивая двадцатидолларовой банкнотой. Шикарная брюнетка чуть старше тридцати. Пайпер почувствовал терпкий запах ее духов еще до того, как она прильнула к его широкой спине и спросила:
— Не закажете мне шардонне?
Обернувшись, Пайпер уткнулся взглядом в бюст, туго обтянутый кашемиром. На уровне его глаз покачивалась банкнота, зажатая тонкими длинными пальцами.
— Конечно, — ответил Пайпер, обращаясь главным образом к бюсту. Затем, подняв голову, увидел розовато-лиловые тени, красные блестящие губы — как раз такие ему всегда нравились — и подумал, как приятно может продолжиться вечер.
— Спасибо! — Красотка протиснулась к стойке и сунула ему в руки деньги.
Кто-то бойко хлопнул Пайпера по плечу.
— Говорил же тебе, мы точно найдем его в баре!
Гладкое лицо Зекендорфа расползлось в широкой улыбке.
У него по-прежнему была пышная шевелюра, какую шутливо называют «еврейское афро». Пайпер вспомнил первый день в Гарварде: 1979 год; огромный светловолосый детина из Флориды, ошалевший от непривычной обстановки, и курчавый самоуверенный паренек, ощущавший себя как рыба в воде.
Рядом с Зекендорфом стояла его жена. По крайней мере Пайперу показалось, что полная солидная дама чем-то похожа на хрупкую девчушку, которую он последний раз видел на свадьбе Джима в 1988 году.
Зекендорфы притащили за собой Алекса Диннерштайна с подружкой. Алекс всегда отличался субтильностью и безупречным загаром, поэтому выглядел самым молодым из друзей. К тому же умело подчеркивал стройность фигуры и собственную неподражаемость дорогими европейскими костюмами и модным платком — безупречно белым, как его зубы, — который слегка выглядывал из нагрудного кармана. Его темные волосы — и как ему удалось сохранить цвет? — были уложены гелем так же, как в первый год учебы в Гарварде. Пайпер решил, что волосы Алекс все-таки красит. А как иначе? Доктору Диннерштайну, видимо, приходится молодиться рядом с такой милашкой! Алекс держал под руку длинноногую девушку модельной внешности моложе их как минимум лет на двадцать. Пайпер почти забыл о новой знакомой, которая тем временем скромно потягивала вино.
