1
Три девушки в машине ночью едут на бруклинский пляж. Две из них — мексиканки, им лет девятнадцать-двадцать: молоденькие и хорошенькие, как многие мексиканские девушки, которых встречаешь в Нью-Йорке. Прямые черные волосы, мягкие черты, ясноглазый оптимизм, еще не стертый тяжелым трудом. Одетые в синюю униформу обслуживающего персонала с нашлепками «Корпсерв» на груди, они угнездились в малогабаритной двухдверной «тойоте», несущейся по Белт-парквей. Громыхающему незастрахованному автомобилю пятнадцать лет, на нем просроченные номера штата Джорджия, а его рыночная цена — сто двадцать пять долларов. В Нью-Йорке всегда можно купить такую машину — и всегда можно такую машину продать. Зачем оформлять всякие бумажки? Это для тех, у кого есть большие деньги и кто не прочь их потерять. А у этих мексиканских девушек денег нет. Их работа — убираться в офисах на Манхэттене. Рабочий день у них начинается в семь вечера, так что сейчас, видимо, пять утра, вот-вот начнется рассвет. Они выезжают проветриться после смены почти каждую ночь, это их способ показать: работа нас еще не доконала. Несколько минут просидеть в машине на пляже, а потом мигом — в дом на авеню Ю, где они живут вместе с девятью другими девушками. Почему на машине? «Метро, оно в наши места не ходит». А на автобусе «пилить целую вечность». Так что девушки едут на автомобиле. Часто они выкуривают немного травки, которую им дают какие-то ребята, и начинают хихикать. Открывают треснувшую крышу машины, чтобы дым шел вверх. Наслаждаются свободой, долларами, которые им так тяжело достаются, своим временным статусом американок. Курят, может, что-нибудь пьют, слушают радио. Хихикающие и милые, но жесткие — пожестче американских девушек. В стране они нелегально. У каждой — фальшивая грин-карта, купленная за сто пятьдесят долларов. Они проделали этот путь и пока не получили по носу, к тому же пока они не обременены детьми и мужьями. Пикники и волейбол в одном из мексиканских секторов Марин-парка.[1]Под настроение у них случаются парни, девушки знают, как сделать так, чтобы их мужчинам было bueno.[2]Но секс для них — еще одна разновидность труда. Их матери там, дома, не знают… ну, мало что знают. «Будь осторожна, — заклинают они, — Nuevo York опасен для таких девушек, как ты». Но это не так. Мексика — вот где в пустыне находят девушек с широко раздвинутыми ногами, застрявшей в волосах грязью, мертвыми глазами, которые уже успели выесть насекомые. А Нью-Йорк — большой и безопасный, и в нем полно богатых, жирных Americanos. Может, эти девушки никогда и не выйдут за мексиканцев. Зачем? Девушки говорят о парнях из офисов. О высоких, которым так идет костюм. Я знаю, ты с ним хочешь, девочка, я знаю. No, no, es muy gordo, он слишком толстый. И они смеются. Они часто видят, как после рабочего дня могущественные люди выходят из своих офисов. Мужчины и женщины в деловых костюмах. Чудесные прически, отличные часы. «Белые леди, которые думают, будто они лучше нас». Этот деловой мир так близко, что, кажется, девушки могут протянуть руку и коснуться его своими ногтями, выкрашенными вишневым лаком. Но, учитывая расслоение американского общества, это мир, который они вряд ли когда-нибудь сумеют увидеть изнутри. Они как нигерийцы в Лондоне, как турки в Париже, как корейцы в Токио, как филиппинцы в Эр-Рияде — чужаки на своей новой родине. У них только два преимущества: молодость и готовность страдать, но они их лишатся, как рано или поздно лишатся всего, в том числе и собственной жизни. Если вдуматься, они потеряют все значительно раньше, чем кажется.
Собственно говоря, уже этой ночью. Еще до того, как взойдет солнце. Уже совсем скоро, через несколько минут.
Третья девушка в машине сидит сзади, она старше и вообще уже не девушка. Она миленькая, тоненькая, к тому же китаянка. Но по-английски говорит свободно. Она немного научилась говорить по-испански, с мексиканским акцентом. Она начальница этих мексиканок. Вначале они ее побаивались, но теперь она им нравится, хотя они с трудом могут общаться друг с другом по-английски — из-за акцента. Они смеются: «Ты с нами говоришь на каком-то китанглийском». Зовут ее Цзин Ли, а они ее называют «мисс Цзин», у них получается — «Мизаджин». Она очень хорошенькая, на свой китайский манер. Стройная, и лицо красивое. Но она такая nerviosa![3]Все время за всем следит. Говорит, куда класть мешки с мусором, которые потом увозят на грузовых лифтах. О чем она так переживает? Они серьезно вкалывают, они хорошо делают свою работу. Тебе надо расслабиться, сказали они ей в конце концов. Ты где-нибудь бываешь? Она покачала головой, и они сразу поняли, что ей бы этого хотелось. И вот теперь она примерно раз в неделю отправляется вместе с ними проветриться. Это помогает поддерживать дружеские отношения. Они знают: Мизаджин их изучает. Она тихоня, она за всеми наблюдает. Они в Америке чужаки, но здесь они больше дома, чем Мизаджин, хотя она много зарабатывает и читает по-английски. У нее даже белый дружок есть — или был, они точно не знают. Мизаджин мало о себе рассказывает, словно что-то скрывает, в ней будто есть что-то преступное, ты понимаешь, о чем я, девочка?
Рабочая смена началась и кончилась, как это бывает каждую ночь. В офисах нужно убираться и пылесосить. Мусорные корзины нужно опустошать. Вот когда происходят бесценные короткие беседы между девушками и офисными сотрудниками — несколько покровительственных спасибо, иногда небрежный кивок по пути к выходу. В большой корпорации никто не обращает особого внимания на уборщиц. Да и с чего бы? Они же уборщицы. Порой девушки видят сотрудников, поедающих пиццу и сидящих за работой всю ночь. Но обычно их встречает сущая тишь да гладь, неслышное струение денег по проводам и через экраны. И судя по всему, это большие деньги, миллионы и миллиарды. Мраморный пол в вестибюле по ночам полируют. Лифты протирают дочиста — даже грузовые, со стальными стенками, те, которыми должны пользоваться девушки-уборщицы. Моют ковровое покрытие. Парень из торговой компании заново заполняет бесплатный кофейный автомат двадцатью четырьмя сортами кофе и чая. Индийские компьютерщики пролезают везде, точно мыши: латают файрволлы, загружают антиспамовые программы, вычищают вирусы. Главное во всех этих действиях — деньги. Это средство для того, чтобы получать больше денег. Окна отмыты, компьютеры — новенькие. Деньги. Их делают в каждом офисном помещении. Это буквально носом чуешь. Девушкам нравится быть рядом с деньгами. Такое всякому понравится, верно?
Отдают ли они себе отчет в том, что мусор, который они каждый день выбрасывают из кабинетов, — это своего рода бумажный след сделок, коммерческих тенденций, идей, конфликтов, острых проблем, юридических войн и что какая-то часть этого мусора может иметь для некоего наблюдателя колоссальное значение? Ответ: нет, да и откуда им знать? Они с трудом читают и пишут по-испански, вот и все, а что касается английского, тут они совершенно неграмотны. Чего и следовало ожидать. Более того, это были вполне целенаправленные ожидания: Мизаджин наняла девушек именно за их явную неспособность читать по-английски, за их незнание затейливых структур капитала и власти, сквозь которые они с легкостью проходят каждую ночь. Они трудолюбивы, но их наивность тоже имеет свою цену. Большая часть Нью-Йорка держится именно на таких. На тех, кто ничего не знает. Городу нужен их труд, их уступчивость, их страх. Можно допросить этих девушек на суде: «Какие именно документы о праве собственности вы выбрасывали, мисс Чавес?» И они не сумеют ответить.
