– Полдоллара, если ты доставишь меня к Капитолию за полчаса,и еще четверть доллара в придачу, если довезешь меня за двадцать минут!
– Идет! – отвечает негр.
Нат вскочил в карету, захлопнул дверцу, и они со страшнымгрохотом и треском понеслись вперед по самой скверной дороге, какая только естьна свете. Нат просунул руку в петли, вцепился в них что было силы, но вдругкарета натыкается на камень, взлетает в воздух дно у нее отваливается, а когдаона снова упала вниз ноги Ната очутились на земле, и он видит, что если непоспеет за клячами, то тут ему и крышка. Он до смерти перепугался, однако взялсяза дело не за страх а за совесть: уцепился за петли, ноги у него так изамелькали. Бежит он во весь дух и что есть силы орет кучеру: останови, мол; даи народ на улицах тоже вопит – ведь все видят, как он под каретой ногамиперебирает, а голова и плечи, из окон видать, внутри болтаются, и все понимают,какая страшная грозит ему опасность. А кучер-то – чем громче люди кричат, темгромче он гикает, пуще прежнего понукает своих кляч, а сам орет не своимголосом: "Вы не бойтесь, хозяин, уж я вас к сроку доставлю, вы небеспокойтесь!" Ему-то кажется, будто все его погоняют, и понятно – ониз-за своего крика ничего расслышать не может. И вот таким порядком несутся онивперед, и тот, кто это видит, просто холодеет от ужаса, а когда они, наконец,подъехали к Капитолию, то все сказали, что еще никто никогда так быстро неездил. Лошади стали. Нат в полном изнеможении свалился наземь, а когда еговытащили, он был весь в пыли, в лохмотьях и босой, но зато он успел как развовремя, захватил президента, вручил ему письмо, и все вышло как следуетпрезидент тут же его помиловал; Нат дал негру полдоллара прибавки вместочетверти – он ведь понимал, что, не будь этой кареты, ему бы ни за что непопасть туда к сроку.
Да, это было замечательное приключение, и Тому Сойеру приходилосьвсячески козырять своей раной, чтобы не ударить лицом в грязь.
Так вот, мало-помалу слава Тома начала меркнуть, потому чтоу людей появились новые темы для разговоров – сперва скачки, потом пожар, потомцирк, потом большой аукцион невольников, а сверх всего затмение. Ну, и тут, каквсегда бывает в подобных случаях, устроили молитвенное собрание, и уж теперьникто больше не говорил о Томе, а он просто вне себя был от возмущения.
Вскоре Том совсем загрустил и целыми днями ходил какпотерянный, а когда я стал спрашивать, из-за чего он так мается, он сказал, чтоу него скоро сердце разорвется от тоски: годы, мол, идут, он стареет, никтонигде не воюет, и не видит он никакого способа покрыть себя славой. Сказать поправде, все мальчишки про себя так думают, но я никогда еще не слыхал, чтобыкто-нибудь да прямо так и заявил об этом.
Ну вот он и принялся выдумывать разные планы, как бы емустать знаменитостью. И очень скоро его осенило, и он предложил принять меня иДжима. Том Сойер всегда был человеком щедрым и великодушным. Есть много ребят,которые подлизываются к тебе, если у тебя что-нибудь хорошее завелось, но когдаим самим случится наткнуться на что-нибудь хорошее, они тебе ни слова нескажут, а постараются все это прикарманить. Но за Томом Сойером этого греханикогда не водилось.
Бывают же такие люди – начнет он ходить вокруг глотаяслюнки, когда у тебя появилось яблоко, и выпрашивать огрызок, но уж если яблокопопалось ему, а ты попросил огрызок у него и напомнил, как однажды тоже давалему огрызок, он тебе такую рожу состроит, да еще и скажет, что век будет тебяпомнить, но вот только огрызка ты не получишь. Но, между прочим, я заметил, чтоим всегда за это воздается. Подождите – сами увидите. Том Гукер всегда такпоступал, и что же? Не прошло и двух лет, как он утонул.
Ну вот, отправились мы в лес, и Том рассказал нам, что онпридумал. Он придумал стать крестоносцем.
– А что это такое – крестоносец? – спрашиваю я.
Посмотрел он на меня с презрением, – он всегда так делает,если ему стыдно за человека, – и говорит:
– Гек Финн, неужто ты не знаешь, что такое крестоносец?
– Нет, – говорю я, – не знаю и знать не хочу. До сих пор ябез них обходился и, как видишь, жив и здоров. Но как только ты мне скажешь, –я узнаю, вот и хорошо будет. Не понимаю, зачем стараться узнавать про разныевещи и ломать себе голову над ними, если они, может, никогда мне и непонадобятся? Вот, например, Ланс Уильямс. Научился он говорить на языкеиндейцев чокто [1], да только у нас тут никогда ни одного чокто не бывало,покуда не явился один – рыть ему могилу. Ну, так что же это такое –крестоносец? Но только я тебя предупреждаю: если на него требуется патент, тоты на нем много не заработаешь. Вот Билл Томпсон…
– Патент! – говорит он. – В жизни не видывал такого идиота.При чем тут патент? Крестоносцы ходили в крестовые походы.
"Уж не спятил ли он?" – подумал я было. Но нет, онбыл в полном сознании и спокойно продолжал:
– А крестовый поход – это война за то, чтобы отобрать СвятуюЗемлю [2] у язычников.
– Какую имение Святую Землю?
– Ну, просто Святую Землю – она только одна и есть.
– А нам-то она на что?
– Да как же ты не понимаешь? Она находится в руках уязычников, и наш долг отобрать ее у них.
– А почему же мы позволили им захватить ее.
– Ничего мы им не позволяли. Они всегда ею владели.
– Ну, раз так, она их собственность. Разве нет?
– Разумеется, собственность. Разве я сказал, что нет?
Я немного подумал, но так и не уразумел, в чем тут дело.
– Знаешь, Том Сойер, уж этого я понять не могу. Если у меняесть ферма и она моя, а другой человек хочет ее отобрать, то разве справедливобудет, если он…
– Ох, ни черта ты не смыслишь, Гек Финн! Это же не ферма,это совсем другое. Видишь ли, дело вот в чем. Они владеют землей – простоземлей – и больше ничем, но наши – евреи и христиане – сделали эту землюсвятой, так нечего им теперь ее осквернять. Мы ни минуты не должны терпетьтакой позор. Мы обязаны немедленно отправиться в поход и отобрать ее у них.
– Н-да, в жизни не встречал я такого запутанного дела.Допустим, у меня есть ферма, а другой человек…
– Говорю тебе, что ферма тут совсем ни при чем. Фермерство –это самое обыкновенное дело, и больше ничего, а тут нечто возвышенное – тутзамешана вера, а не какие-нибудь низменные занятия.
