визитных карточках значилось «заместитель директора», и ездил он на темносинем «БМВ-Купе». «Наконец-то судьба мне благоволит», — думал он. А несколько лет спустя на рынке появились первые мобильные телефоны и полностью разрушили его бизнес-модель.
Так и получилось, что с годами у Хартунга сложились скорее фаталистичные отношения с прогрессом, из-за чего летом девяносто седьмого года, когда Маркус, с которым он был знаком по телефонному бизнесу, предложил ему работу в «Кинозвезде», он сперва отказался. Хартунг хотел любой ценой избежать новой технологической революции. «Ты уверен, что у видеокассет есть будущее?» — спросил он Маркуса. Тот не понял вопроса, но срочно нуждался в сотруднике и предложил Хартунгу немыслимые две тысячи немецких марок в месяц за полную занятость.
С тех пор Хартунг сидел за прилавком этого почти не изменившегося видеопроката. За исключением того, что вскоре видеокассеты на полках сменили дивиди и блюрей-диски, но это не было проблемой, поскольку Маркус заработал на «Кинозвезде» столько, что легко мог позволить себе переход. В каком-то смысле этот успешный скачок в эпоху цифрового видео даже смягчил технологическую травму Хартунга и укрепил его веру в будущее — напрасно, как оказалось.
Два года назад произошла очередная перемена, связанная не столько с технологическим прогрессом, сколько с финансовым положением Хартунга. Она вынудила его очистить заднее помещение (где стояли ужасы и порнофильмы), чтобы освободить место для кровати, шкафа и душевой кабинки с пластиковой перегородкой. Так он не только экономил на квартплате, но и, благодаря сокращенному пути до работы, каждое утро спал на полчаса дольше, что для Хартунга было веским аргументом. В общем, одни плюсы. Он даже спрашивал себя, почему раньше до этого не додумался.
Хартунг отхлебнул пива из бутылки и сосредоточился на фильме. На экране Луи де Фюнес ехал по набережной Сен-Тропе в своем открытом «ситроене». Сейчас начнется одна из его любимых сцен, где жандарм Крюшо с коллегами прогоняют нудистов с пляжа. Хартунг откинулся на спинку стула, муха слетела с его руки.
02
Дверь «Кинозвезды» открылась. В магазин вошел мужчина, которого Хартунг прежде не видел.
— Моя фамилия Ландман, я работаю в новостной газете «Факт» и хотел бы взять у вас интервью.
Хартунг снова перевел взгляд на экран ноутбука, где происходила великолепная сцена погони жандарма Крюшо в сопровождении ликующей монахини.
— Я очень занят, в чем дело?
— Как вы наверняка знаете, через шесть недель будет тридцать лет со дня падения Стены.
— Угу.
— Мы готовим спецвыпуск, и у меня есть к вам пара вопросов. Речь о бегстве со станции Фридрих-штрассе двенадцатого июля восемьдесят третьего года. Городская электричка уехала на запад. Массовый побег. Да вы и сами знаете.
— Ну и?
— Я просмотрел документы Штази: вас тогда арестовали как главного подозреваемого, организатора побега.
Хартунг нажал на паузу — Луи де Фюнес застыл в приступе ярости — и поднял взгляд на журналиста, стоявшего перед ним с широкой улыбкой.
— Организатор? Я?
— Вы же в то время были дежурным стрелочного поста рейхсбана на станции Фридрихштрассе?
— Заместителем дежурного.
— Да, как скажете. В документах указано…
— Вы интересуетесь кино?
— Да, а почему вы спрашиваете?
— Потому что здесь видеотека, а не справочное бюро.
— Я всего лишь хотел задать вам несколько вопросов.
— А у меня сейчас дел невпроворот. Вы уже бывали у нас?
— Нет, я хотел только…
— Тогда для начала заполните этот формуляр, вступительный взнос восемьдесят евро.
— Да зачем мне… восемьдесят евро?!
— Чтобы я мог говорить с вами в свое рабочее время. Вы также можете выбрать премиум-членство за сто двадцать евро. Тогда я смогу уделить вам чуть больше внимания.
Журналист с раздражением посмотрел на Хартунга, но покорно стал заполнять формуляр.
— Но здесь ни слова о вступительном взносе.
— Его ввели совсем недавно, должен же я как-то сдерживать наплыв клиентов.
Журналист, смиряя гнев, оглядел пустой салон.
— Ладно. Где расписаться?
Довольный Хартунг принял заполненный формуляр и выдал квитанцию о получении ста двадцати евро.
— Что же, теперь можем и поговорить.
— В документах написано, что вы работали на организацию, оказывающую помощь беглецам, но вашу причастность не смогли доказать.
— Глупости.
— Что тогда произошло? В тюрьме в Хоэншён-хаузене?
В голове Хартунга начали всплывать воспоминания. Светлая столешница с отколотыми краями. Мутные стеклоблоки в оконных проемах. Широкое, не лишенное сочувствия лицо следователя. Хартунг покачал головой:
— Это было очень давно.
— Расскажите.
— Все, что я знаю: меня забрали, я сидел в камере, отвечал на дурацких допросах, через несколько дней снова вышел. Ничего особенного.
— В документах написано, что вы умышленно перевели стрелку, из-за чего поезд со ста двадцатью семью гражданами ГДР уехал в западную часть.
— Ну, раз написано…
— Господин Хартунг, у меня теперь премиум-членство, вы не забыли? Вас же арестовали не просто так.
— Понятия не имею, за что меня арестовали. Что-то случилось с проклятой стрелкой.
Хартунг вдруг снова почувствовал тот запах: смесь машинного масла, дегтя, пыли и нагретого солнцем металла. Он снова почувствовал, как дрожат рельсы под тяжелыми колесами городской электрички. Услышал дребезг колесных подшипников, визг тормозов, гулкие помехи громкоговорителей. Все вдруг вернулось, как будто в его голове для этих воспоминаний была отдельная каморка, куда он давно не входил. Воспоминания казались странными, как из другой жизни, но в то же время такими отчетливыми, будто он только вчера стоял на щебне стан ции Фридрихштрассе, в темно-синей форме рейхсбана, с сигнальным фонарем в руке.
— Господин Хартунг! Так что случилось со стрелкой?
Хартунг очнулся от воспоминаний и увидел журналиста, который с интересом уставился на него.
— Я уже не помню. Это все равно что спросить, в красном или синем платье была девушка, с который вы впервые поцеловались.
— Какое глупое сравнение!
— А мне так не кажется, — возразил Хартунг.
— Она была в брюках.
— Благопристойный поцелуй или с языком?
— Какое вам дело до этого?
— Вот видите, и я все это время задаюсь тем же вопросом.
— Ладно, господин Хартунг, кажется, я понимаю, к чему вы клоните. Я с удовольствием стану первым платиновым клиентом в вашей видеотеке. Я заплачу четыреста евро, если вы наконец расскажете мне свою историю.
— Восемьсот.
— Шестьсот.
— Хорошо.
Хартунг достал из холодильника еще одно пиво, поставил бутылку перед журналистом. Он попытался напрячь память — обещанные деньги необычайно его воодушевили. Кто бы мог подумать, что он получит шестьсот евро — что эквивалентно тысяче двумстам немецким маркам, а это соответствовало примерно шести тысячам восточных марок — только за то, что расскажет несколько старых железнодорожных историй.
— Был такой предохранительный болт, который следовало выкрутить
