Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
Учётчик Валера Бурзайкин двадцати трёх лет от роду был самым младшим в компании. И, как самого младшего, его постоянно шпыняли. Даже место на борту ему досталось самое замухрышистое – на откидном стуле возле двери, в которой тоже был прорезан иллюминатор. И смотреть Бурзайкин по бортовому расписанию должен был не вперёд, а назад – выглядывать тех животных, которые пропустили над собой самолёт, оставаясь неподвижными, а потом побежали в противоположную сторону. То есть тех, которых не увидел первый учётчик. Подбирать хвосты, одним словом. Бурзайкин взял три коробка спичек, лежавших на столе, и подбросил их в воздух. Ему доставляло удовольствие смотреть, как они падают.
Алексеич, самый пожилой член группы, неторопливо разлил чай по двум термосам, нарезал хлеб и переложил его сервелатом. Всё это он завернул в бурую бумагу и пристроил в небольшой рюкзачок, куда упаковал ещё запасной комплект варежек, носков и водолазный свитер верблюжьей шерсти. Алексеич был очень запасливым человеком. И обладал завидным чувством времени. Потому что в тот момент, когда он закончил оборачивать термосы тёплыми вещами и зашнуровал рюкзак, руководители полёта закончили совещаться и командир экипажа протянул планшет с картами второму пилоту – оформлять документы на маршрут.
– Сколько сегодня? – услышал Бурзайкин вопрос штурмана.
– Нормально. Около тысячи семисот.
«Это он про километры налёта, – подумал Бурзайкин. – Стало быть, будем болтаться в воздухе около семи часов. Полный рабочий день. Неподвижно и на морозе, угу».
Экипаж и учётчики облачились в тяжёлые меховые костюмы, унты и огромные собачьи шапки. Была в те годы такая занятная мода на советском Севере: считалось, что у настоящего Большого Начальника шапка должна сама сниматься в дверях об косяк.
Но это были очень тёплые шапки.
У Валеры Бурзайкина даже и шапки собачьей не было. А был у него выданный со склада в лаборатории кожаный лётный шлем, идеально выполняющий функции термоизоляции, но делающий его обладателя похожим на смешного яйцеголового марсианина.
Бурзайкин со вздохом напялил на голову окаянный головной убор, делавший его предметом постоянных насмешек всей группы, и… по совершенно непонятному наитию сгрёб все три спичечных коробка в карман.
Это непроизвольное движение он будет потом вспоминать всю жизнь…
На мороз из гостиницы можно было попасть только через несколько шлюзов-тамбуров. И если в первом из них температура была ещё вполне терпимой, то в третьем лицо человека уже обжигал мертвящий космический холод.
На улице же воздух можно было резать ножом, как студень.
– Что за весна такая проклятая, – выругался начальник группы Валерий Александрович. – Уже вторая декада марта пошла, а морозюга давит, как в феврале!
– Какая уж есть, – философски заметил Алексеич, и восемь человек, скрипя массивными войлочными подошвами унтов по разрыхлённому колёсами бензовозов снегу, зашагали к самолёту, возле которого уже суетились аэродромные механики.
Учётчики заняли свои места в тусклом дюралевом вагоне фюзеляжа, и самолёт, прорубив положенное время винтами на полосе, развернулся против ветра и неторопливо начал обычный разбег по направлению к горизонту.
Через двадцать минут земля приняла привычный для аэронаблюдателя вид – взбитого белого одеяла, поросшего в складках густой чёрной шерстью древесной растительности. Самолёт лёг на курс и принялся отрисовывать детали русла, чтобы протянувшиеся по обеим сторонам реки полосы леса и кустарника попадали в поле зрения учётчиков с обоих бортов.
Долина реки Калдан здесь расширялась среди невысокой холмистой местности, образуя широкую, в три километра, внутреннюю дельту трёх рек, стекавших с хребта Обручева. По условиям задачи учётный маршрут должен был начинаться с устья притока Буоннах, идти по нему двести километров до перевала в верховьях, затем переваливать в бассейн Индигирки и дальше следовать уже по её притокам.
Однако штурман в неразберихе проток и стариц внутренней дельты пропустил устье как Буоннаха, так и следующей реки, Андыливана, и принял за устье Буоннаха только уходящий на северо-восток от направления основного маршрута приток Чистагай. Все реки не имели чётко выраженных географических примет, которые можно было заметить на карте масштаба 1:500 000, и поэтому все участники маршрута долгое время были убеждены, что самолёт следует вверх по Буоннаху.
О том, что Ан-2 находится в совершенно другом месте и отклонился на сто двадцать километров от нитки изначально проложенного маршрута, экипаж и руководитель учётной группы стали догадываться лишь после того, как машина оказалась в постоянно сужающемся ущелье, причём высота учётного маршрута не позволяла самолёту подняться выше ближайших сопок, чтобы определиться с высоты на местности. После краткой перебранки, в которой преобладали непечатные выражения со стороны экипажа по отношению к штурману, в кабине посчитали, что самолёт ошибся всего одним притоком и они сейчас летят по расположенному рядом Андыливану, а после преодоления перевала «свалятся» в Буоннах.
Достоверно же о происшедшем в кабине не узнает уже никто…
Бурзайкин об ошибках в маршруте и в определении положения самолёта на местности мог только подозревать.
Лоси, словно чёрные кузнечики, выскакивали из-под самолётного брюха, и Бурзайкин фиксировал все наблюдения на маршруте, не забывая отмечать время встречи с каждым зверем. Горы смыкались по бортам речной долины, леса становилось всё меньше и меньше… Наконец мелькнула занесённая снегом плоская крыша какого-то строения (поварни, как принято говорить в Якутии), и долина реки приобрела вид белого струящегося вниз одеяла уже без малейших чёрных соринок на нём.
Долина Чистагая в хребте Обручева заканчивалась не перевалом, а цирком.
Только, во-первых, на карте масштаба 1:500 000 такие мелочи практически незаметны, а во-вторых, экипаж и старший учётной группы не знали о том, что находятся в долине Чистагая. И не узнали до самого своего конца. Потому что когда узенькое ущелье за поворотом неожиданно оказалось запертым упирающейся в небеса иззубренной каменной стеной, командир попытался резко взять вверх, а затем, понимая, что выкарабкаться уже не удастся, развернул самолёт вправо, пытаясь лечь на обратный курс.
Биплан резко накренился, начал разворот и примерно в его середине зацепился правыми плоскостями за стоящие вполсклона останцы. После чего развернулся перпендикулярно обрыву, задрал нос и разбился плашмя о скалу.
Обломки самолёта зацепились за торчащие из снега камни и загорелись.
Валерию Бурзайкину невероятно повезло.
При первом столкновении дверь, возле которой он сидел, сорвало, и самого наблюдателя выбросило в проём. Только пролетел он не более десяти метров, после чего попал на крутой склон, покрытый глубоким снегом.
Здесь ему повезло ещё раз: снег оказался относительно рыхлым, и Бурзайкин не разбился и даже не сломал руку или ногу, а только ободрал лицо о наст.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
