не сердит? — спросила Дуня. О ночной вылазке их с Глашей на крышу особняка для наблюдения за звёздами, папенька не должен был узнать, но мало ли.
— Напротив, веселы-с. Камаринскую напевают, — доложила горничная.
— Передай, сейчас буду, да сюда вели чаю с пирожными подать, — распорядилась Дуня, затем обернулась к подруге. — Подожди здесь, дружочек. Папенька точно о замужестве моём говорить будет. Позже за чайком обсудим.
— Подожду, — согласилась Глаша и направилась к креслу, на котором лежал очередной роман, с закладкой в виде цветка.
Дуня поспешила на первый этаж их особняка, построенного по типу столичных. Спустившись по мраморной лестнице, покрытой персидским ковром, она почти вбежала в отцовский кабинет.
Михайла Петрович поднялся навстречу дочери, выйдя из-за стола из красного дерева. Высокий, широкоплечий, с пышной шевелюрой и окладистой бородой, в которых ещё ни сединки не виднелось, он распахнул объятия.
— Сударушка пришла, идём, обниму, егоза!
Обняв и расцеловав троекратно дочь, Михайла Петрович усадил её в огромное кресло, сам присел напротив на венский стул, жалобно скрипнувший под ним.
— Никак, о женихах решили поговорить, папенька? — спросила Дуня.
Отец внимательно глянул, но не уловив в тоне дочери насмешки, сказал:
— Угадала, сударушка. О Фомке речи нет, хоть Сорокины и не прочь с нами породниться, слить, так сказать, капиталы. А вот оставшиеся двое — выгодная партия. Сама посуди: Алексей Соколкин, гусар, удалец. Храбр, горяч. Можно сказать, орёл. Дворянин из новых. Отец его титул за доблесть в военной кампании заслужил. Дар средний. Богат, но иных в гусары и не берут. Второй — граф Платон Лыков. Род почти разорившийся, но древний, начало ведёт от самих Рюриковичей. Дар сильный, но вот сам Платон… Как бы сказать…
Михайла Петрович задумался, а Дуня живо вспомнила ухаживавшего за ней на балах Платона, смазливого красавчика. Щёголя, на лице которого часто появлялось выражение капризного ребёнка. Выпестованный тётушками-нянюшками маменькин сынок. Единственное избалованное дитя обедневшей, но непомерно гордившейся столбовым дворянством семьи.
— Не орёл, — подсказала Дуня отцу.
Тот усмехнулся, головой тряхнул.
— Ежели никто не по нраву, я тебя неволить не стану. С нашими миллионами, да твоим даром, сударушка, ты и через десяток дет завидной невестой будешь.
— Многовато десять лет, папенька, выбрала я уже, — ответила Дуня.
— Так кого же ты в мужья берёшь, сударушка? — спросил отец.
Глава вторая. Невеста без места
В Чайной гостиной, куда вернулась Дуня после разговора с отцом, Глаша встретила её тем же вопросом, что и папенька задавал:
— Кого в мужья решила взять, подруженька?
Дуня улыбнулась загадочно, подошла к чайному столику, осмотрела поднос с сервизом Императорского Фарфорового Завода. Папенька питал слабость к дорогой красивой посуде, по праздникам и вовсе на стол выставлялись сервизы из самого Китая доставленные. Потрогав пузатый чайник, Дуня пустила толику дара. Из носика чайника поднялся парок.
— Так-то лучше, а то совсем остыл, — сказала она и принялась разливать чай в расписанные цветами чашки.
— Не томи, коли сейчас же не расскажешь, неделю тебя Долли называть буду! — пригрозила Глаша.
— Сегодня же нарочный от папеньки повезёт письмо с согласием Платону Лыкову, — ответила Дуня.
Глаша всплеснула руками и села обратно в кресло.
— Побожись! — потребовала она.
— Вот те крест! И вот те магическое слово! — ответила Дуня и спросила: — Да что ж вам с первого раза не верится?
— Так Михайла Петрович тоже удивился? — приободрилась Глаша. — Твой выбор, это как между орлом и щеглом, щегла выбрать. Треску много, толку мало.
Дуня улыбнулась и возразила:
— Да как вы понять-то не можете? Алексей Соколкин орёл, не спорю. Но он горяч, вспыльчив, да и я не из робкого десятка. Коль найдёт коса на камень, никому мало не покажется.
Глаша покачала головой, вздохнула и сказала проникновенно:
— Ежели ни к кому любви не испытываешь, Дунюшка, может, не торопиться? Подождать, пока того не встретишь, к кому сердце потянется. Ты невеста завидная. Это мне носом крутить не след, если кто просватает. Ведь о таких, как я, наша нянюшка покойная, Царство ей небесное, говаривала: невеста без места, жених без ума.
Дуня, уже присевшая у столика и стянувшая из вазы пирожное себе на блюдце, резко встала и возмущённо воскликнула:
— Что мелешь-то, глупая? С чего это ты без места? Папенька тебе хорошее приданое положит, дар имеешь, опять же. Захочешь, папенька тебе жениха среди купцов найдёт, образованного, с умом. Не захочешь, сама по сердцу выберешь! Такого, как герои в твоих книжицах.
Глаша смутилась, ответив:
— Права ты, Дуня, в сердцах я глупость сморозила. Знаю ведь, что дядюшка Михайла меня не обидит. Наверное, тебе позавидовала. А про героев так скажу: в романах они юнцы безусые, а мне бы кого постарше. Чтоб холил да лелеял, и была я за ним, как за стеною каменной.
Подруги приступили к чаепитию, в гостиной стало тихо, лишь прорывались через приоткрытое горничной окно уличные звуки. Цокот копыт по мостовой и скрип колёс пролёток и экипажей, крики газетчиков, весёлое щебетание птиц. Издали, со стороны женского монастыря донёсся колокольный звон, так монахини и послушницы созывались на дневную молитву.
Солнце слепило и нещадно грело через стекло. Глаша встала и распустила шнур шторный с одной стороны.
— Начало мая, а жара июльская, — произнесла Дуня. — Да, я ж тебе не сказала. Платон, когда у папеньки моей руки просил, уговаривал, в случае согласия, венчаться через неделю-другую.
— Видать, род их к разорению близок, раз так торопится, — сказала Глаша, иронически улыбнулась, затем спросила: — А что дядюшка?
— Сказал, что в случае моего согласия, со свадебкой и поторопиться можно, но с условием одним. Чтоб капиталом, мне в приданое положенным, только я распоряжалась, чтоб без моего ведома никто в него руку запустить не мог. Ну, папенька, про руку не говорил, оно и так понятно, — пояснила Дуня.
— Ай да Михайла Петрович! — восхищённо воскликнула Глаша, затем удивлённо спросила: — Да неужто щегол согласился? Видать сильно с финансами припекло.
— Не просто припекло, подгорело. Платоша ради того, чтоб на балах достойно выглядеть, дом в столице заложил. А залог-то отдавать нужно, — сказала Дуня и добавила: — Ты не удивляйся, что папенька так много о Платоне знает. Он обо всех, кто мне на балах внимание оказывал справки сразу навёл.
