день у него заканчивался уже в темноте, и он уходил в свой закуток в овине. Единственной отдушиной для полоумного являлась маленькая кудлатая собачка неизвестной породы. Все звали её Гунька. Блохастая и лопоухая она была очень добродушная, но при этом службу добре знала. В случае чего подымала шум исправно. Ночевала она там же в овине, забравшись под тёплый бочок соседа.
Единственным отдыхом для мужчины было воскресное утро. Можно встать чуть попозже, и хозяйка даже давала на завтрак варёное яйцо. Её крестильное имя Параскева никто не использовал. Соседи насмешливо величали Скаредью за скупость. И не сказать, что дурня все любили. Но считалось грехом обижать убогого разумом. Да и парень был довольно добродушен и никому ничего плохого не сделал.
Вообще семейство Ждана жило богато по нынешним временам. Дойная корова-кормилица, неказистая лошадка, которая досталась весьма недорого по случаю. В сарае десяток несушек с воинственным главой гарема. В доме хватает посуды и утвари, жаловаться грех. За бочонок вара или дегтя заезжие купцы давали несколько серебряных дирхем. Хотя чаще случался натуральный обмен. Ткани и посуду, а также изделия из железа Ждан потом выменивал у соседей на продукты, рыбу и меха. Так и крутился. Старший сын вовсю помогал отцу, а вот младшенький пока держится за мамкин подол. Дурня Ждан держал в чёрном теле не специально. Он просто искренне не понимал, зачем убогому хорошая одежда. Всё равно тот ничего не понимает. Говорит с трудом, пожалуй, даже младшенький обогнал его по разумности. А тому только шесть годков стукнуло. Работает правда исправно, без него Ждан не смог бы тянуть всю работу.
Сколько себя мужчина помнил, он всегда работал. А редкие вечерние часы, когда был предоставлен самому себе, уходили на поиски пропитания. Большое и крупное тело требовало калорий, и скудной еды, получаемой от хозяина, было совсем недостаточно. Если не получалось найти работу за еду, мужчина уходил в лес. Он сам не помнит, откуда у него оказалась настоящая праща. Сделанная из кожаного ремешка она имела утолщение в центре. Один край имел петлю и одевался на запястье. А другой придерживался пальцем. В нашитый кусочек кожи укладывался округлый камешек. Раскрутив пращу над головой, он резко отпускал снаряд. И получалось так ловко, что редко он возвращался без добычи. Ну а так как готовить сам не умел, то отдавал Трындычихе. А уж та сама чистила зайца или пернатую добычу и готовила в глиняной посудине на печи. А на следующий день и угощала охотника.
— Кушай, милок кушай. Весь в батюшку пошёл. Тот такой же удачливый был, царство ему небесное, — и старушка истово крестилась.
— Жалко, лес его прибрал, и ты вот остался сиротинушкой, — женщина жалостливо гладила мужчину по нечёсаной гриве с запутавшимися репьями. Странно со стороны было смотреть на эту парочку. Взрослый мужик как ребёнок льнёт к старухе, довольный, что его приласкали.
Случалась и ласка иного рода. Порой он оказывался наедине с хозяйкой. Бывало, Ждан пошлёт за чем-нибудь в дом. А хозяйка осмотрится и ежели никого рядом нет, тащит мужика в хлев.
Когда это случилось впервые, было неприятно. Женщина сунула руку ему в штаны и помассировала уд. Убедившись, что тот принял рабочую форму, развернулась задом, задрала юбку и вставила его себе до отказа, чем доставила болезненные ощущения. Потом правда ничего, стало нравиться. Сладкая судорога в конце соития заставляла даже ждать этого момента. Но происходило это достаточно редко, раз-два в месяц.
В принципе убогий был доволен своею жизнью. Он просто другую не представлял. Были бы живы его родители, возможно он и стал бы иным. Может даже завёл свою семью. Но…
А ещё неприятные моменты доставляли ему дети. Они безжалостны, если замечали у него в руках еду или что-то интересное, то забирали. А то и били. Тогда он падал на землю и закрывал руками голову. А ценные вещи всегда прятал. Ну из ценного у него, пожалуй, была только кожаная праща и небольшой ножик из плохенького железа. Одёжка вся худая, были порты и рубаха получше, но это только по воскресеньям дозволялось одевать. Зимой он носил чуни с онучами и рваный зипун. Но при этом редко болел, видимо господь понимал, что нельзя вываливать на одного чересчур много. Умишка не дал, зато здоровье у парня было отменное, да и силушкой бог не обидел.
В этот день удалось сбить утку и довольный, он шёл к дому Трындычихи. Когда раздался свист, он только пригнул голову.
— Эй придурок, стой, — сын старосты Федька со своими дружками всегда пытались отловить слабоумного, когда взрослых рядом нет. Забрать добычу и выдать пару оплеух. Но на сей раз подросток решил забрать и кожаный ремешок. Ему праща не нужна, всё равно в неумелых руках она просто кусочек кожи, разве что выменять у парней на что полезное. Главное, ему доставляло удовольствие видеть, как придурок ползает у его ног, выпрашивая не забирать средство выживания.
Неожиданно дурень вскочил на ноги и заревел. Так ведут себя обиженные дети. Он неуклюже замахал руками и пошёл на обидчика. Если бы попал своим кулачищем, то мало бы не показалось и взрослому мужику. Поэтому Федька кивнул своему дружку и тот подкравшись сзади, приголубил придурка каменюкой по темечку. Блаженный рухнул на землю от сильного удара. Кровь обильно залила лицо, и он засучил ногами.
— Бежим, пока не застукали. Сейчас он кончится, потом иди доказывай, что он сам напал, — через минуту на улице уже никого не было. Рядом с телом осталась лежать утиная тушка и жалкий кожаный шнурок, из-за которого всё и произошло. Крупное тело вытянулось и замерло. В отдалении показалась стремительно несущаяся собачка, рыжая молния подбежала и стала вылизывать лежащему руки. А потом села и завыла, вспугнув ворону, которая с интересом наблюдала за происходящим с ветки дерева.
Чёрт, где это меня так угораздило? Я лежу на траве, башка буквально разламывается от боли. От неудобной позы затекла левая рука. Кое-как сел и прикоснулся к лицу.
Что за хрень, вся ладонь в крови. На мне одета вонючая тряпка невразумительно серого цвета. Содрав её, я протёр рваниной лицо. В результате стал видеть обоими глазами. Видимо попала кровь и мешала смотреть. Прикоснувшись к затылку,
