с корнем страницу и снова принялся строчить колонки цифр.
Пальцы Джульетты продолжали танцевать в такт её речи.
--...и здесь он проводит аналогию с интегралом Легера.
--Может, Лебега?-- предположил Григорий, на секунду отвлёкшись от своих выкладок.
--Может и Лебега, не суть. Сырыков утверждает, что необходимо отвлечься от хронологической дискретизации дискурса в пользу...
Смазанные голоса. Изображение прыгает. На секунду экран темнеет.
Человек сидит на стуле, обрезанный границей телеэкрана до пояса. Острые скулы. Чёрные кучерявые волосы. Низкое качество записи скрывает подробности его лица. Комната плохо освещена -- виден только человек и журнальный столик рядом с ним.
Шумовые полосы пробегают сверху вниз. Человек берёт со столика пузатый тупорылый револьвер, переламывает его и заряжает одним патроном.
За кадром гудит басами вечеринка. Пьяный голос подпевает эстрадному шлягеру.
Человек на стуле прокручивает барабан и приставляет ствол к виску.
Шумовые полосы.
--Ты хочешь сделать из этого выставочный экспонат?-- спросил Григорий, включив паузу.
--Нет, экспонат -- это статично, а у тебя -- динамика. Это должна быть интерактивная инсталляция. Например: система распознавания образов считывает мимику посетителя и, в зависимости от этого, запускает нужный фрагмент. Разумеется, всё надо будет оцифровать...
--И ты думаешь, что я дам тебе эти записи.
--Но ты ведь занимаешься искусством.
--Человек играет в русскую рулетку и снимает себя на камеру. У него в револьвере -- боевой патрон. Ты считаешь это искусством?
--Разумеется!-- Джульетта всплеснула руками,-- Это действие, это... это живое.
--То есть, человек, пытающийся свести счёты с жизнью - это "оно"?
--Да нет, действие живое. И, в то же время, дискретное. Неопределённое. Словно кошка Шрёдингера. Да. Нет. Булева логика. Представь себе, например, компьютер, но его процессор -- это миллионы самоубийц со стволом у виска. Идёт импульс -- щелчки, выстрелы, картина меняется непредсказуемо. У меня есть знакомые программисты, они могли бы смоделировать такую виртуальную машину и на выходе -- видеоряд. Выводить его на плазменные панели, а перед ними -- слушай, я ведь это только сейчас придумала -- перед ними на журнальном столике положить револьвер. И человек, посетитель выставки -- он стоит перед этим столиком, перед изображением, перед всей этой системой и револьвер требует от него действия.
--Заряженный?
--Да что ты! Это же статья. Бутафорский, конечно, с хлопушкой. Обязательно ведь найдётся какой-нибудь кретин, который в себя выстрелит.
Сначала изображения нет -- только шумовые волны накатывают из глубины экрана. Женский голос за кадром временами срывается на визг.
--Ты достал меня... Ты меня в конец достал, камера твоя дурацкая, все эти кассеты твои дурацкие... Ты ведь ничего больше не умеешь! Со всех этих свадеб твоих в стельку возвращаешься. Ты можешь хотя бы не пить там?
--Хорошо, не буду.
--Да я уже сто раз это от тебя слышала. Ты ведь им не откажешь! И, думаешь, после этого тебя кто-нибудь уважать будет? Да ты хуже слесаря - он хотя бы кран починить может.
Прорезается изображение: комната, заставленная шкафами с видеокассетами и немногочисленными книгами. Диван, два кресла, сложенный стол. Рогатая люстра -- жёлтые абажуры дают приглушённый свет.
Женщина -- повзрослевшая копия девушки с пляжа. На ней -- что-то напоминающее старомодное платье, тёмно-синее, в крупных розовых цветах. Мужчина: тот же, что и в сценах с револьвером -- в спортивных штанах и джинсовом жилете на голое тело. Мужчина сидит в одном из кресел -- в самом углу комнаты. Женщина то отходит в сторону, словно набираясь сил для очередной тирады, то возвращается, набрасывается на мужчину, нелепо жестикулируя.
--Ты жизнь мне искалечил. Ты. Мне. Сломал. Жизнь. С кем я повелась, дура -- у тебя же ни образования, ни друзей, ни будущего -- одни собутыльники и... хлам, твой, хлам, хлам всё это, плёнки эти твои, съёмки все эти твои. Я не могу так больше, понимаешь? Ты понимаешь? Отвечай... отвечай, мразь.
--Что тебе ответить?-- Глухо. Без эмоций. Чёрно-белый голос.
--Когда всё это кончится? Когда от тебя хоть какая-нибудь польза будет? Господи...
Женщина падает на колени, роняет голову на диван, рыдает.
--И это тоже - искусство?-- поинтересовался Григорий.
--Ты не понимаешь,-- Джульетта некоторое время беззвучно шевелила губами, словно пытаясь подобрать правильные слова,-- сама по себе вещь, любая, это не искусство. Это вещь, возможно эстетичная, может даже гениальная. Я, наверное, даже соврала тебе немного. Тот же самый человек с револьвером -- это не совсем искусство. Это потенциал. Точно так же, Джоконда была бы просто разноцветной тряпкой, если бы стояла в сарае и никто бы её там не видел. Важен зритель, его восприятие.
--Да не важен мне никакой зритель,-- Григорий хмыкнул,-- Я и тебя-то сюда пустил только потому, что ты и мёртвого достанешь. Поэтому, пожалуйста, не мешай работать.
--Ты просто хоронишь всё заживо. То, что ты делаешь, может стать второй Джокондой, а ты её -- в сарай.
--Послушай, ты ведь даже ещё не видела, что я делаю.
Человек с револьвером сидит на стуле и смотрит в объектив камеры. Комната всё так же затемнена, но в окне за спиной человека - ало-грязная рваная полоса заката.
Тишина.
Какое-то время картинка неподвижна.
Выстрел - невыразительный сухой хлопок. Обмякшее тело.
Солнце проступает между облаками и землёй и заливает кадр дрожащим оранжевым светом.
Экран гаснет. Срабатывает автоматическая перемотка.
Григорий некоторое время сидит безмолвно и неподвижно. Молчит и Джульетта. Магнитофон с дребезгом перегоняет ленту внутри кассеты.
Наконец, Джульетта решается.
--Это настоящее.
--Настоящее,-- соглашается Григорий,-- И то, что я ищу -- тоже настоящее. Есть определённые вещи, которые теряются при оцифровке. Подстрочник, что ли... Особая модуляция. Я не знаю, как это назвать.
--Это что-то вроде твоего "Куба над городом". Кстати, а что это был за город?
--Наш город. Центр.
--Но там ведь не было...
--Я знаю,-- Григорий устало отмахнулся от девушки,-- Помолчи, я сейчас всё тебе покажу. Понимаешь ли, очень важно найти точку входа. Она появляется на плёнке спонтанно... чаще всего вообще не появляется. Вот на этой кассете она находится... Собственно говоря, вот она.
Григорий остановил перемотку и начал прогонять изображение по одному кадру. На экране дрожало исчёрканное хулиганским граффити окно трамвайного вагона.
--Вот,-- он в последний раз сверился со своими записями и нажал на воспроизведение.
Камера ещё некоторое время снимала окно, но потом оператор развернулся в салон, чтобы заснять кондуктора. Фокусировка сбилась, но сплетение надписей и рисунков осталось на экране всё таким же чётким.
--Там же не так было,-- прошептала Джульетта.
--Смотри, смотри...
Растворились
