Кич Максим Анатольевич
Vhs
VHS
Человек сидит на стуле, обрезанный границей телеэкрана до пояса. Низкое качество записи скрывает подробности его лица. Комната плохо освещена - виден только человек и журнальный столик рядом с ним.
Шумовые полосы пробегают сверху вниз. Человек берёт со столика пузатый тупорылый револьвер, переламывает его и заряжает одним патроном.
Из-за кадра доносятся звуки работающего телевизора, бодрая рекламная речёвка, искажённая стенами и электроникой видеокамеры, превращается в скремблированный скрежет, сквозь который иногда прорывается чистый детский голос.
Человек на стуле прокручивает барабан и приставляет ствол к виску. Свет настольной лампы отбрасывает блики от револьвера - оружие превращается в абстрактное белое пятно.
Некоторое время ничего не происходит - только закадровый скрежет меняет тональность - движение пальцев на записи не заметно. Потом человек роняет револьвер, некоторое время сидит, обхватив голову руками, потом встаёт и идёт к камере.
Пауза заставляет его замереть на полдороги.
Григорий сидел за столом, заваленным обрывками плёнки, радиодеталями и распечатками на перфорированной по левому краю бумаге. Перед ним у стены стоял стеллаж с телевизорами, видеомагнитофонами и усилителями: все -- со снятыми корпусами, и все -- подключенные. Ещё один видеомагнитофон стоял на столе, тоже без кожуха -- видно было, как вращается на холостом ходу барабан с головками. Григорий отметил в блокноте метраж и пригладил несуществующую бороду.
Джульетта закурила сигариллу с вишнёвым ароматом и подошла к столу.
--Где ты нашёл эту кассету?
--Как всегда. Валялась на помойке потрохами наружу.
Джульетта покачала головой -- по каштановые волосам, стриженным под "каре", пробежала волна.
На фоне массивного и, как казалось, неуклюжего Григория, Джульетта - почти девочка. Её бордовое вечернее платье с глубоким разрезом диссонировало с обстановкой, да и сама она всё никак не могла найти себе места.
--Ищешь фрагменты для своего фильма?-- протянула девушка, цедя сигариллу мелкими затяжками.
--Как повезёт,-- Григорий отпил немного пива из банки и щёлкнул клавишей воспроизведения.
Человек на экране проходит ещё два шага и изображение прыгает. Полосы разбегаются в разные стороны.
Вечерний пляж. Волны, набегающие на мокрый песок, перемешанный с галькой, кажутся свинцовыми. Пасмурно.
В кадре -- девушка, одетая в короткую чёрную куртку с тракторной молнией, бурые джинсы с дикарским орнаментом вдоль левой штанины и полуботинки на высокой подошве, призванные, очевидно, имитировать какую-то армейскую модель.
Ассиметричная причёска с прядью, падающей на левый глаз. Отзвук канувшей в лету молодёжной субкультуры.
Шум прибоя. Шум ветра. Где-то вдалеке кричат чайки. Порывы ветра бьют по микрофону, так что периодически звук перебивают сухие хлопки.
Камеру кто-то держит в руках -- кто-то, приближающийся к девушке. Изображение прыгает в такт шагам.
Девушка смеётся в камеру. Её слова между порывами ветра, почти бессмысленные
--... свою игрушку... мне... иди же ты.
Изображение уносится вверх, по экрану пляшут песок и выброшенный на берег мусор.
За кадром -- шуршание ткани о ткань, обрывки фраз, крики чаек. В какой-то момент камера перестаёт двигаться хаотично и выхватывает из мельтешения женский сосок с широким тёмным ореолом.
Снова смех. Изображение кувыркается -- похоже, камеру выронили из рук.
Шумовые полосы. Пауза.
--Как ты думаешь, это тот же самый человек?-- Джульетта положила локти на плечи Григория и выдохнула вишнёвый дым.
--Это не интересно. Вот, скажем, как два этих фрагмента располагаются по времени -- уже интереснее. Снимал не хроникёр -- тогда было бы проще, но не так интересно.
--А кто такой "хроникёр".
--А ты знаешь, кого профессиональные фотографы называют "щелкунчиками"?
--Нет.
--"Щелкунчиками" называют тех, кто щёлкает ради самого процесса. Ну, там, чтобы потом показать друзьям, себя, загораживающего Эйфелеву башню, или, скажем, можно впихнуть в кадр сотню человек, так что никто потом не разберёт ни одного лица. То же самое и с теми, кто снимает на камеру. Вот, "хроникёр" похож на параноика, как будто он боится, что в один прекрасный день потеряет память. У него дома стоят коробки с кассетами -- и он любое событие снимает и кладёт в коробку ещё одну кассету. Такие обычно ведут каталоги, нумеруют плёнки, и обязательно выставляют дату и время.
--А это?-- Джульетта указала на экран.
--А это -- "циклоп". У него один глаз, и он смотрит им на мир. Видимо, через объектив, жизнь кажется ему более осмысленной.
--Потому что неурядицы можно и не снимать?
--В том числе. Хотя и не факт. Вот уж не знаю, чем им кажется мир через видоискатель -- чем-то настоящим, или, может, голливудским фильмом, но дат они не ставят и снимают абы что, и абы как.
Глухой лязг трамвайных колёс -- экран залит жёлтым. Потом электроника камеры подстраивает фокус и мельтешение размытых фигур превращается во внутренности вагона. Девушка, та же что и на пляже, стоит на задней площадке, опираясь спиной на поручни и широко раскинув руки -- своеобразное распятие на фоне удаляющихся рельсов.
Наезд на лицо девушки. Пространство, обманутое изменением фокусного расстояния, искажается -- булыжники и рельсы какую-то долю секунды силятся преодолеть гравитацию и прыгнуть в окно, но, в результате, попросту исчезают из кадра.
Электроника опять не справляется -- лицо лишь на мгновения обретает чёткость, чтобы затем снова расплыться. Можно успеть рассмотреть, что глаза у девушки - серые, и что она, скорее всего, не пользуется косметикой. Восточно-европейские черты лица.
Широкой дугой -- вагонное стекло. Камера фокусируется на переплетении граффити: вензеля уличных художников, названия музыкальных коллективов, политические лозунги.
Снова движение камеры и снова -- потеря фокуса. Подстройка материализует кондукторшу -- полную женщину в форменном жилете поверх выцветшей, некогда оранжевой майки. На поясе женщины -- барсетка, из которой выглядывают две серых змейки. Она отрывает голову сначала одной, а потом второй и передаёт их человеку за кадром. Загорелая рука на мгновение появляется в кадре, чтобы принять билеты.
Камера смотрит на пол вагона. Изображение размыто. Глухой лязг. Смазанные голоса.
--Это гениально,-- прошептала Джульетта, вкручивая окурок в керамическую пепельницу,-- Замечательный пример эстетики фрагментов. Ты, случайно, не знаешь Сырыкова?
--Нет, не знаю,-- Григорий снова что-то чёркал в своём блокноте.
--Зря, совершенно, зря,-- пальцы Джульетты сплели в воздухе замысловатую фигуру,-- он развивает идею контекстной фрагментации. Не существует в строгом смысле непрерывного дискурса...
Григорий поставил на пол опустевшую жестянку, потом перелистал блокнот на несколько страниц назад, что-то вычеркнул, что-то дописал, вернулся к последним записям, задумчиво погрыз кончик карандаша, выдрал
