тварей в разы больше, – заметил Лабиен. – Да, надо отступать. Мы не можем сражаться на двух фронтах разом.
Цезарю удалось взять себя в руки и, несмотря на тревожные признаки, сдержать судороги. Он смотрел то вперед, в самую гущу сражения, то на правое крыло и тер подбородок, по-прежнему храня молчание. У него имелось шесть легионов. Четыре легиона ветеранов – Седьмой, Восьмой, Девятый и Десятый – сдерживали натиск гельветов в середине равнины. Два других, Одиннадцатый и Двенадцатый, не имевшие боевого опыта, находились в запасе. Можно было задействовать эти силы и попытаться остановить бойев и тулингов, терзавших правое крыло римлян. Но Цезарь им не доверял и не хотел преждевременно бросать их в бой, тем более против свирепых галлов, накинувшихся на римлян с безудержной яростью: после многодневного преследования гельветы обнаружили в его замысле слабое место и поверили в скорую победу. В сравнении с целеустремленными и опытными кельтами два легиона новичков выглядели бы как овцы среди волков. Нет, пока что Одиннадцатый и Двенадцатый годились лишь для того, чтобы создавать впечатление грозной силы, а также охранять поклажу и защищать водоносов, но не для решающего сражения. Возможно, он выпустит их позже, но… наступит ли это «позже», если они не отойдут сейчас?
Лабиен догадывался, о чем размышляет Цезарь, и решил его поддержать:
– Не думаю, что запасные легионы помогут одолеть бойев и тулингов.
Он умолк, даже не заикнувшись об отступлении, которое предложил и он сам, и молодой Красс.
– Третья шеренга ветеранов еще не вступила в бой, – произнес Цезарь, нарушив затянувшееся молчание.
Лабиен и Красс переглянулись. Легионы сражались в три шеренги. Третья состояла из наиболее опытных легионеров – их обычно оставляли напоследок. Первые две бились с гельветами на передовой, третья пока не участвовала в сражении.
– Нет, они не вступили в бой, – подтвердил Лабиен, не понимая, о чем думает Цезарь.
– Что, если вместо отступления мы оставим первую и вторую шеренги на поле боя, а третью отправим прикрывать правое крыло и сражаться с бойями и тулингами? – спросил Цезарь.
Молодому Крассу это показалось безумием.
Лабиен понимал, что Цезарь хочет услышать его мнение, его оценку.
– Это вынудит нас сражаться в двух местах, нарушив построение в три шеренги. – Он вдумчиво разбирал предложение Цезаря. – Две шеренги против гельветов, и только одна против бойев и тулингов… так что мы не сможем произвести замену.
– Но она составлена из ветеранов, – возразил Цезарь; от волнения верхняя губа его приподнялась, был виден кончик языка. – Они сражались в Испании против лузитан, и я привел их к победе. Они верят в меня, – добавил он, имея в виду поход, который солдаты Десятого легиона совершили вместе с ним в недавнем прошлом.
Лабиен помедлил секунду, другую… и в конце концов моргнул и промолчал.
– Легионы никогда не сражались одновременно на два фронта, – после паузы сказал он, подняв брови; в его руках был меч, капли вражеской крови стекали по серебристому лезвию. – Я хочу сказать, что ни одно римское войско никогда не сражалось одновременно на два фронта. Такого не было в Лузитании. В подобной ситуации консул или проконсул, начальствующий над войсками, всегда отдавал приказ об отступлении. – Он провел рукой по лбу, осматривая поле битвы. – Твой дядя Гай Марий никогда так не делал. При Аквах Секстиевых, сражаясь с тевтонами и амбронами, он изо всех сил старался сохранить единый фронт… Римские легионы не сражаются на два фронта, – повторил он в заключение.
– Если чего-то никогда не делали, это не означает, что так делать нельзя, – возразил Цезарь.
Публий Лициний Красс собрался что-то сказать, но Лабиен поднял левую руку, и молодой начальник умолк. Цезарь воспользовался минутой тишины и заговорил – горячо, страстно:
– Гельветы, бойи, тулинги и их союзники сражаются с большим воодушевлением, поскольку думают, будто, обойдя нас справа, увидят, что мы отступаем, как всегда делали римляне в таких случаях. Но мы докажем, что не собираемся отходить, и посмотрим, сохранят ли они бодрость. Если мы будем сопротивляться, сражаясь на два фронта, их запал вскоре иссякнет, и… мы победим.
Лабиен вложил меч в ножны и поднес руку к затылку. Молодой Красс покачал головой, глядя в землю.
– Ты со мной, Тит? – спросил Цезарь у своего помощника и лучшего друга.
Лабиен пристально посмотрел ему в глаза и ответил:
– Ты безумец.
Цезарь улыбнулся: друг не сказал «нет» – досадовал, но не говорил «нет».
– Безумец, говоришь? – ответил он. – А для тебя это новость?
Лабиен уронил руки.
– Если третья шеренга ветеранов не справится, галлы нас перебьют, – заметил он.
– Они справятся. – Цезарь верил в своих легионеров; глядя на поле битвы, он повторил: – Справятся… особенно если ими будешь руководить ты. Забирай Десятый легион. Это наши лучшие солдаты.
Лабиен стоял неподвижно, глядя на Цезаря.
– Готов ли ты сражаться на правом крыле с третьей шеренгой ветеранов, Тит? – спросил Цезарь.
Лабиен набрал в легкие побольше воздуха, выдохнул и решительно ответил:
– Если таков твой приказ… я подчинюсь.
– При этом ты думаешь, что я ошибаюсь.
– Да, я считаю, что разумнее отступить, однако подчинюсь твоим приказам и буду сражаться на правом крыле, – подтвердил Лабиен. – Но, если нас перебьют, буду ждать тебя в Аиде, чтобы задать тебе трепку.
– Если вас перебьют, вскоре и я последую за вами в подземный мир – там и продолжим наш разговор! – провозгласил Цезарь и расхохотался.
В это мгновение он излучал необычайную силу, и всем стало легче. Но… была ли то сила мудрости или безумия?
– Пока ты сдерживаешь тулингов и бойев, – продолжал Цезарь, – я буду биться с гельветами в центре, вместе с первыми двумя шеренгами ветеранов. Ты не дрогнешь, и я тоже. Это хороший замысел. Что может нам помешать?
Лабиен кивнул и молча последовал за молодым Крассом, чтобы раздать указания остальным легатам и десяткам военных трибунов. Все ожидали приказа о быстром отступлении, которое, по их мнению, было единственным выходом.
– Это безумие, – тихо сказал Красс Лабиену.
– Это безумие, – кивнул тот. – Но таков приказ проконсула Рима.
– Мы все отправимся в Аид, – пробормотал Красс.
– Тут ты прав, – признал Лабиен, не замедляя шага, – мы уже на пути в Аид, или, как много лет назад Цезарь говорил в Эфесе, мы все идем навстречу смерти.
Он рассмеялся, и, несмотря на этот смех, Красс понял, что помощник начальника римского проконсульского войска, застрявшего посреди Галлии, служит олицетворением именно этих слов: «Мы все идем навстречу смерти».
Поодаль от них Цезарь объяснял трибунам, как сдерживать гельветов – составлявших большинство вражеских войск, – имея в своем распоряжении всего две шеренги ветеранов. «Что