продолжал распускать слухи о матери Бри, называя ее шлюхой, которая не знает кто отец ее дочери. По моему мнению — он полный мудак. Бри всегда говорила, что мне повезло, что у меня такие родители, и что она хотела бы, чтобы ее мама не была такой какая она есть. Если бы мама Бри была порядочной матерью и нашла хорошую работу, возможно, им не приходилось бы жить в трейлере.
— Жизель, — произносит мой преподаватель с французским акцентом. Удивившись, что я растерялась, не понимая, что меня ждут.
— О, простите, мадам. — Я торопливо подхожу к центру сцены и без труда исполняю фуэте. Я знаю, что справилась с ним, но если посмотреть на лицо моего преподавателя, то можно подумать, что я провалилась. Никогда не знаешь, о чем думает эта женщина. Она никогда не улыбается, держа всегда прямое и строгое лицо.
Когда занятие закончилось, я поспешила выйти и направиться в женское общежитие, чтобы принять душ. Мои ноги меня просто убивали. Это один из минусов занятий танцами и балетом: пальцы на ногах подвергались гематомам, и мне приходилось опускать их в соль для ванн, чтобы предотвратить дальнейшее повреждение. Я почти не ношу сандалии, поэтому и бессмысленно делать педикюр. Это одна из многих вещей, которые упускаются из виду. У танцоров великолепное телосложение, но абсолютно разбитые ноги, которые с трудом поддаются уходу.
2
НЕЙТ
Я захожу в зал, готовый к тренировке, и сразу же вижу своего лучшего друга и менеджера Джейдена.
— Вот ты где! Я заждался — говорит он.
— Я здесь, не так ли?
— Эй чувак, что с настроением?
— Ничего. Просто не в духе и мне нужно выпустить пар. — Хотя Джейден и мой лучший друг, он не знает о том, что у меня внутри. Я не говорю о демонах, которые выходят поиграть по ночам в моей голове, напоминая, откуда я взялся и как сюда попал. С детства мне всегда снились кошмары, но чем больше времени проходит до моего следующего боя, тем сильнее они становятся.
До следующего боя остался месяц, и я не могу дождаться, когда почувствую треск костей и запах крови, пролитой в клетке. Я питаюсь этим, успокаивая накопившуюся внутри ярость, требующую выхода. Мои кошмары всегда одни и те же, — разные сцены из детства. Мой отец избивает мою мать, а мать делает очередную попытку уколоться, чтобы притупить боль. Героин — это зависимость, от которой невозможно оправиться, даже если ты проходишь реабилитацию. Кто-то справляется, а кто-то нет. Моя мать не в числе счастливчиков. Она умерла от явной передозировки, а может, от удара тупым предметом, который нанес ей мой отец. Поэтому, когда ее не стало, он вымещал свою ярость на мне.
Однажды вечером я возвращался домой из школы, идя по тротуару, тогда мне было восемь, и заметил на подъездной дорожке старый побитый отцовский грузовик. Мне показалось странным, что он вернулся домой так рано. Обычно он возвращался домой около полуночи после пьянки в баре. Потому что он не только употреблял метамфетамин, но и был алкоголиком: придя домой, он обычно заставал мою маму в отключке на диване после последней дозы. Если он заставал ее в таком состоянии, то бил ее по рукам, а если она просыпалась, то ей везло, если она просто терпела пощечины, а не удары.
Я подошел к двери и увидел, что она не заперта, а в воздухе витал запах смерти от последнего удара моего отца.
— Вставай, тупая сука! — рычал он. — Где деньги, которые ты у меня украла?
Я заглядываю в гостиную и вижу, что моя мать без сознания, ее тело лежит на диване, бретелька грязной майки спущена на одно плечо, а глаза смотрят в пространство. Мой отец стоит над ней, нанося ей многочисленные пощечины. Он плюется слюной, кричит на нее, все так же одетый в грязную форму механика.
Оба моих родителя были наркоманами. Я удивляюсь, как я не родился с врожденными дефектами от всех тех наркотиков и алкоголя, которые употребляли мои родители.
Когда входная дверь со скрипом открылась, отец повернулся и увидел, что я наблюдаю за ними.
— Какого хрена ты там стоишь, щенок? Закрой гребаную дверь, тощий кусок дерьма. — Я быстро закрываю дверь, чтобы не злить его еще больше.
— Простите, сэр, — заикаюсь я.
— Марш в свою комнату, пока я не избил тебя до полусмерти.
— Да, сэр.
Убегая в свою комнату, я оставляю дверь слегка приоткрытой, чтобы посмотреть, не нужно ли мне помочь маме. Я всегда боялся, что однажды ночью он ударит ее так сильно, что она умрет. Я продолжал смотреть через щель в двери и видел, как отец бил и бил маму, пытаясь разбудить ее. Он схватил ее, и она безжизненно упала на пол. Он начал топтаться по ее лицу. Слезы наворачивались на глаза и медленно текли по моему лицу. Я посмотрел вниз и заметил, что только что описался в свои единственные хорошие брюки. Я знал, что получу взбучку от отца, когда он узнает об этом, и я понимал, что мама не двигается, ее лицо уже неузнаваемо от всех его ударов. Открывая дверь, я выбегаю, чтобы остановить его, а он отталкивает меня от себя. Я с грохотом ударяюсь о стену, встаю, адреналин бурлит в моих венах, и я пытаюсь заставить его остановиться, понимая, что все уже кончено, но я кричу, прося его остановиться.
Он поднимает голову и смотрит на меня злым взглядом:
— Так, может, это ты взял деньги? Она, наверное, потратила их на тебя, грязная дворняга, вечно жрущая и гадящая. Ты никуда не сгодишься и останешься лишь тощим куском дерьма, — выплевывает он.
— С ней что-то не так! Помоги ей. Она не двигается! — кричу я. Он опускает налитые кровью глаза, когда его осеняет понимание.
— Позвони 9-1-1 и скажи, что кто-то вломился. Если не соврешь, я тебя убью. Ты знаешь, что она была под кайфом и, возможно, приняла слишком много. Лучше делай, что я говорю, или ты заплатишь. Ты меня понял?
— Д-да, сэр, — заикаюсь я в страхе, учащенно дыша, пытаясь дрожащими руками добраться до единственного телефона в маленьком доме, чтобы набрать 911.
— 9-1-1, что у вас случилось? — Спрашивает оператор, и я произношу единственное, что мне сказали.
— Пожалуйста, моя мама не двигается, я… я… я думаю, кто-то вломился в дом и ранил ее, — говорю я настолько отчетливо, насколько позволяют рыдания, сотрясающие мое
