смешанный с ароматами пота, кожи и крови. Вокруг костров были разбросаны мечи, щиты, копья и другие орудия войны. Уставшие воины спали, кто где мог: на земле, укрывшись плащами, на грубо сколоченных деревянных нарах, а то и просто под открытым небом.
В отдалении от основного лагеря, у подножия пологого холма, поросшего редкими оливами и колючим кустарником, застыла одинокая фигура. Это был Бриан де Буагильбер, рыцарь ордена Храма, облаченный в длинный белый плащ с нашитым алым крестом. Его темные глаза напряженно всматривались в ночной мрак, стараясь различить долгожданные очертания фигуры того, кого он с таким нетерпением ожидал.
Внезапно в непроглядной тьме обозначился силуэт приближающегося человека. Бесшумными, кошачьими шагами фигура подошла ближе, и в слабом свете звезд стало видно смуглое, обветренное лицо. Это был Ахмед, преданный слуга и помощник Бриана, вернувшийся с тайной миссией из оккупированного Саладином Иерусалима. В руках Ахмед бережно сжимал небольшой, туго перевязанный бечевкой сверток из грубой серой ткани.
Бриан нетерпеливым жестом поманил слугу к себе. Ахмед приблизился и, оглядевшись по сторонам, без лишних слов передал сверток в руки господина. Бриан взвесил сверток на ладони, словно прикидывая его ценность.
– Это то, что вы просили, господин, – произнес Ахмед вполголоса, почтительно склонив голову. – Лучший в Иерусалиме мастер таких дел потрудился на славу. Говорит, сам Аллах не отличил бы подделку от истинного манускрипта.
– Хвала Всевышнему, – отозвался Бриан сдавленным от волнения голосом, бережно укрывая сверток под плащом. – Ты хорошо послужил ордену, Ахмед. Не сомневаюсь, щедрое вознаграждение ждет тебя по возвращении в прецепторию.
В черных глазах рыцаря вспыхнул лихорадочный огонь. Он чувствовал, что держит в руках ключ к своему самому амбициозному замыслу. Ключ, способный перевернуть весь христианский мир, вознести орден Храма на невиданную доселе высоту, а его, Бриана де Буагильбера, сделать одним из творцов новой истории.
– Да будет так, господин, – почтительно молвил сарацин и, помедлив, заговорил вновь, на сей раз с жаром и волнением в голосе, в котором теперь трудно было не заметить сильный арабский акцент: – Если позволите, я расскажу вам о своем путешествии. О, господин мой, сколько опасностей подстерегало меня на каждом шагу, сколько раз я был на волосок от гибели!
Бриан кивнул, давая понять, что готов слушать. Воодушевленный Ахмед начал свой рассказ:
– Путь мой лежал через горы, по тайным тропам, ведомым лишь немногим бедуинам. Но даже там повсюду рыскали разъезды Саладина, охотясь за лазутчиками франков. Приходилось пробираться ночами, прячась днем в расселинах скал. Однажды конный отряд сарацин промчался в каких-то двадцати шагах от моего убежища. Я молился всем богам и пророкам, чтобы кони не учуяли меня. И лишь провидение спасло вашего покорного слугу.
Достигнув наконец Иерусалима, я проник в город, смешавшись с толпой паломников. Пришлось раздобыть одежду истинно верующего и не раз склонять голову в молитве, дабы не вызвать подозрений. Великим трудом, расспрашивая осторожно и давая щедрые бакшиши, я разыскал дом Иегуды бен Эльазара, мастера-еврея, о котором вы говорили.
Обитал он в тесном, глухом квартале на окраине, среди своих соплеменников, коих Саладин вновь допустил к проживанию в Святом Городе, отменив запрет франков. Едва завидев меня, соседи забегали, словно тараканы, захлопали двери домов. Никто не хотел иметь дела с чужаками. Но золото вездесуще, господин мой. За звонкую монету один ростовщик наконец указал мне нужную дверь.
Мастер Иегуда оказался древним старцем, похожим на высохший пергамент. Услышав, от кого я прибыл, он долго отнекивался, твердил, что не ведает таких опасных дел. Я терпеливо убеждал его, сулил золотые горы от вашего имени. Лишь перспектива уехать из Иерусалима богачом смягчила его сердце.
Два дня и две ночи корпел Иегуда над манускриптом. Я видел, как его скрюченные пальцы летали над пергаментом, словно одержимые джинном. Он травил страницы особым составом, прокаливал их на огне, покрывал текст выцветшими древними чернилами. Клянусь Аллахом, даже мой наметанный глаз не отличил бы подделку от подлинника!
Но едва работа была закончена, как в дверь постучали. То были стражники Саладина, прознавшие об иноземце в еврейском квартале. Едва унеся ноги по крышам домов, прыгая, словно кошка, я сумел уйти от погони с манускриптом за пазухой. Несчастного Иегуду, должно быть, схватили и допросили. Не ведаю, жив ли он теперь. Но дело было сделано.
Обратный путь, господин мой, – это целая одиссея, полная опасностей. Ассасины, что охотились за мной в горах, песчаные бури, что заставали меня посреди пустыни, разбойники-бедуины, что отняли последние припасы... Клянусь бородой Пророка, лишь ради вас, господин, стоило вытерпеть все это!
И вот я здесь, с манускриптом, что дороже любого клада. Надеюсь, вы по достоинству оцените мои старания и риск, коему я себя подвергал.
Ахмед умолк, переводя дух и утирая взмокший лоб. Глаза его горели, на лице читалось напряженное ожидание.
Бриан смотрел на него, не видя, мысли его витали далеко. В руках он сжимал заветный сверток, ключ к могуществу и неслыханной власти. Пергаментный свиток, что изменит весь ход истории.
– Ты проявил незаурядные мужество и преданность, Ахмед, – произнес наконец Бриан. – Поэтому не набивай цену, твои заслуги очевидны, Орден их не забудет. Ступай, отдыхай, а наутро получишь достойную награду из рук казначея.
Просияв, сарацин отвесил низкий поклон и растворился в ночной тьме, оставив рыцаря наедине с его думами.
Бриан вновь погрузился в размышления. В его голове зрели последние штрихи дерзкого плана. Он подкинет манускрипт в поклажу короля Ричарда перед самым его отъездом из Палестины. А затем, при попустительстве верных ордену людей, устроит пленение Ричарда одним из вассалов императора Генриха – например, герцогом Леопольдом Австрийским. Обнаружив при обыске манускрипт, император ни минуты не усомнится в предательстве Ричарда и подлинности документа. И тогда...
От открывающихся перспектив у Бриана закружилась голова. Орден Храма - верховная власть в христианском мире. Папа низложен, Великий магистр ордена фактически правит церковью. А он, Бриан де Буагильбер, вознесся на вершину могущества, став правой рукой магистра. Желанный триумф, ради которого стоило рисковать жизнью и честью.
Бриан тряхнул головой, отметая малодушные мысли. План требовал тщательной подготовки и обсуждения с Великим магистром.
"Вот теперь я поистине держу судьбу мира в своих руках", – с мрачным удовлетворением подумал храмовник, потрепав по шее подведенного оруженосцем гнедого жеребца. Он вскочил в седло и бросил последний взгляд на сонный лагерь крестоносцев. Над горизонтом уже брезжили первые лучи рассвета.
"Светает, – подумал Бриан, пришпорив коня. – Но многим вчера было
