его эпохи показаны достаточно верно.
Хорошо быть богатым
Дом купца Пьетро Бернардоне был одним из лучших в городе Ассизи. Свинцовая крыша и слюдяные окна в свинцовых же рамах ослепительно блестели на солнце, свидетельствуя о высоком достатке хозяина; крыльцо было сделано на манер римского портика, но не из песчаника и туфа, а из настоящего мрамора; на стене над крыльцом был изображен Иисус, благословляющий апостолов, и такая яркой и живой была эта картина, что люди почтительно осеняли себя крестным знамением, подходя к дому. Остальная часть стены была расписана цветами и райскими птицами, – Пьетро Бернардоне возводил глаза к небу и многозначительно вздыхал, когда его спрашивали, сколько он заплатил живописцу за всю эту работу.
Внутри дом был не менее роскошен, чем снаружи. В отличие от других богатых жителей Ассизи, которые любили пускать пыль в глаза и, выставляя напоказ лучшее, экономили на том, что не было видно посторонним, Пьетро Бернардоне не жалел денег и на внутреннее убранство своего дома. Даже комнаты прислуги, даже чуланы, где хранилось всякое ненужное барахло, были покрыты свежей штукатуркой и выбелены. А что уж говорить о парадных комнатах, – они не уступали приемному залу в замке императорского наместника. Да что там наместник! Парадные комнаты в доме Пьетро Бернардоне были ничуть не хуже, чем во дворце французского короля, – Пьетро мог за это поручиться, ибо часто бывал во Франции, торгуя шёлком и сукном. Он был и в Париже, где на острове Ситэ видел королевский дворец, который с каждым годом становился все больше и красивее, на зависть французским синьорам, которые – прости Господи их прегрешения! – еще осмеливались выступать против короля и состязаться с ним.
Сообщая это любопытным горожанам, Пьетро, однако, предпочитал держать язык за зубами относительно цены всех тех гобеленов, панелей, филенок, мозаики и прочего, что украшало стены и полы его дома, – также как относительно цены кресел, лавок, сундуков, кроватей и другой мебели, дорогой и красивой. Зачем было возбуждать излишнюю зависть в людских сердцах? – она легко могла перерасти в злобу. Но и без того горожанам было ясно, что Пьетро Бернардоне потратил на свой дом целое состояние, и денег у него куры не клюют. Нехорошо так выделяться, надо быть скромнее, – таково было общее мнение.
Пьетро отвечая на подобные упреки, говорил, что нажил богатство собственным горбом, рискуя не только своими деньгами, но и жизнью в далеких торговых путешествиях. А ночью в постели он шептал жене, что те, кто его хулят, сами не способны заработать ни гроша; они бездельники, лентяи и прощелыги, которые так и норовят пожить за чужой счет. Всемилостивый Господь, шептал Пьетро, оделяет талантами всех людей, но одни пускают свои таланты в дело, а другие без толку держат их при себе или растрачивают впустую. Господь награждает тех, кто пустил свои таланты в дело, а кто втоптал в грязь, – достойны наказания. Вот и пусть живут в бедности и лопаются от зависти к тем, кто за свои труды удостоился награды от Господа.
Жена слушала эти речи с испугом: Пьетро впал в гордыню, думала она, но перечить ему не смела, ибо признавала его усилия по обустройству семейного очага и чувствовала свою слабость перед мужем во всех практических вопросах.
* * *
Не слыша от жены возражений, но и не добившись одобрения, Пьетро отворачивался от нее и засыпал. Что поделаешь, его жена не отличалась умом, но, с другой стороны, разве от супруги требуется ум? Женский ум мелок и тесен, – горе тому, кто измеряет им жизнь… Да, Джованна глупа, – ну и слава Богу! Она именно такая жена, которая нужна: Пьетро взял ее с хорошим приданым, у нее влиятельные родственники, большие связи; она отличается богобоязненностью и целомудрием, – такая жена, между прочим, не наставит своему мужу рога, пока он ездит по свету и зарабатывает деньги.
Правда, она долго не могла забеременеть и родить для Пьетро наследника и продолжателя его дела, – однако, в конце концов, она одарила мужа сыновьями. Пьетро всегда с гордостью и удовольствием вспоминал о том, что, – не считая его усилий в постели! – стало причиной этого. Вначале он обратился к врачам: Пьетро вызвал одного за другим семь известнейших по всей Умбрии лекарей и отдал им бешеные деньги за то, чтобы услышать пустые советы, не принесшие никакой пользы. Первый врач сказал, что нужно лечить Джованну «священной травой» – шалфеем. Мол, еще Гиппократ считал его особенно полезным при женском бесплодии. А если к настою семян шалфея добавить липу и лимон, то женщина не только сможет зачать ребенка в самое короткое время, но и бурными ласками докажет мужу свою любовь. Пьетро немедленно заставил жену пить такой настой, и она пила его полгода, но ребенка не зачала, да и в постели была не слишком отзывчивой.
Второй врач сказал, что шалфей – это чепуха, надо пить заваренные семена подорожника, однако результат этого лечения был не лучше предыдущего. Третий врач советовал перед обедом жевать лук-порей и поджаренные с солью семена конопли, а также пить свежий сок зерен пшеницы молочно-восковой спелости. Ничего не помогло! Четвертый прописал Джованне «с чистым сердцем» пить сок айвы и вдыхать дым от сожженного зверобоя – и это не помогло. Пятый лекарь велел употреблять в пищу члены тела наиболее плодовитых животных или птиц, у которых преобладает влечение к любви. Не подействовало! Шестой сказал, что Джованна должна носить на шее шарик из порошка оленьего рога, смешанного с коровьим навозом, а в доме повесить пучок вербы, – также не подействовало.
Наконец, седьмой врач посоветовал поставить в доме фиговое дерево, за которым следовало ухаживать с такой же нежностью и любовью, с какой женщина ухаживает за своим дитем. Врач заверял, что если это будет соблюдено, то не пройдет и года, как в доме раздастся плач новорожденного.
Дерево было поставлено, и Джованна принялась ухаживать за ним со вниманием и лаской. Недели шли за неделями, но зачатия не происходило, однако через какое-то время Пьетро стал замечать за женой странности: она часами сидела под фиговым деревом, рассказывала ему всякие истории, смеялась, будто услышав ответный смех, и часто ласкала и гладила фиговые листочки. Пьетро не на шутку испугался и, когда жена ушла в церковь, приказал слугам отвезти фиговое дерево за город и там выбросить.
Горю Джованны не было предела, когда вернувшись из церкви, она не нашла своего любимого дерева; она даже осмелилась впервые упрекнуть мужа и повысила на него
