позавидуют.
Хозяйство крепкое да ладное, так что вырастить сиротку было не тяжко и почти незаметно. Дядьку, который ей был родня по отцу, Нэнька почти не видела, тот был в вечных разъездах, а вот тетка и сестра всегда дома. Не сказать, что Азалия сильно гоняла Нэньку, но когда перед глазами пример матушки, которая, не стесняясь, бьет, и еще вечно попрекает, то и дочка незаметно из подруги детства превращается в госпожу, которая может и хорошего пинка выписать.
А Нэнька еще помнила время, когда живы были родители. Образы подернулись туманом, ведь девочке было всего шесть лет, когда они погибли, но помнила Нэнька и теплые мамины руки, и смех отца, когда он подкидывал дочку к потолку и ловя, смеющееся чадо, говорил:
— Моя принцесса, мое чудо Анэнья Суара…
Чудо… Нэнька не любила вспоминать эти моменты, потому что было больно. Дом тогда был совсем другим, и жизнь девочки была полна любви и заботы.
Мойка была пустая, вся дворня уже перемылась и собиралась смотреть на приезд аристократов. Все завидовали Азалии, как же теперь к ней нужно обращаться, только госпожа, да и дети Азалии будут уже аристократами и смотреть сверху вниз на всю торговую родню, если вообще вспомнят, что у них есть такая родня.
Я быстро сняла ночную рубаху и налив в деревянный ушат теплую воду из бочки, с наслаждением стала умываться. Волосы, собранные в косу, трогать не стала, не успею высушить, но заново переплела, приглаживая сырыми руками крутлявые завитки, которые обрамляли лицо. Интересно Нэнька красивая? Вернее, я… я красивая… хотя плевать, я молода и, может… постаралась отогнать от себя мысли о детях, не время думать об этом.
Обтёрлась рубахой, так как забыла захватить с собой полотно для вытирания. Быстро оделась, поморщивших, что трусов тут нет, я даже на панталоны была согласна, но по памяти девушки она всегда так ходила, зимой, правда, еще вязанные гетры надевала.
— Нэнька! — услышала я совсем рядом крик несносной тетки. Она была тут такой же, приживалкой, помогала по хозяйству и была дальней родней матери Азалии. Я переждала, пока она уйдет дальше, и выскользнула из мойки. Искать меня тут тетка не додумалась, все знали, что Нэнька не любит мыться, посмеивались за ее спиной и обзывали грязнулей, чернавкой и другими неприятными кличками. Я решительно пошла в сторону девичьей комнаты Азалии. Всю жизнь не попрячешься.
Комната сестры была намного больше, светлее, беленые стены разрисованы цветами, считалось это модным и красивым, мебель добротная, деревянный пол вымыт дочиста, сама же Нэнька и скребла его до ночи под вопли и стенания сестры, которая всего боялась. И новой семьи, и новой роли, и того, что разлюбит, и того, что не сможет быть ему ровней, в общем вечные вопли всех невест.
Сейчас возле сестры хлопотали бабки приживалки, кто соли нюхательные под нос сует, кто воды подает, а кто ноги разминает. Азалия была противоположностью Нэньке. Высокая, светловолосая, светлокожая, было видно, что в кости широкая, и быть ей, как и маменьке, через пару лет дородной да круглолицей. Тем более в памяти Нэньки Азалия любила булки сладкие поедать да пироги трескать.
— Где ты ходишь? — возмутилась сестрица, увидела меня и рукой отогнав бабок, посмотрела на меня подозрительно. Я даже замерла: неужели поймет, что я не Нэнька? — Смотри-ка, даже умылась чернавка, — Азалия фыркнула, — Думаешь, не знаю, что ты на моего жениха глаз положила, мерзавка, даже не думай, он мой!
Дальше девушке возмущаться не дал громогласный ор из коридоров:
— Едут! Едут!
Все ломанулись на выход, а сестра взвизгнула:
— Я еще не готова! Нэнька, быстро сапоги натягивай, — Азалия показала на свои ноги, стоящие на низкой табуретке. Я стала одевать на ее распухшие ноги сапоги, еле справилась, так и хотелось сказать, что чаи распивать надо меньше по ночам. Азалия встала, и я только сейчас увидела, что платье на ней не такое, как на всех домашних.
Никакой рубахи или сарафана, длинное, в пол платье из струящегося белого материала, лиф украшен камнями и золотой тесьмой, корсет утягивает талию, делая полуоткрытую грудь еще крупнее. На голове у Азалии была прическа, искусно украшенная такими же камнями, как на платье. Сестрица, увидев мои удивленные глаза, фыркнула:
— Вишь, какую красоту мне мой любимый передал, тебе такое и не снилось совсем.
Нэньке точно такое не снилось, я же похожее платье уже один раз примеряла на свою свадьбу и пока повторения не хочу. Мне бы тут осмотреться да понять, что дальше делать, жить, как Нэнька жила, пусть не впроголодь, но с вечными упреками и побоями я не собиралась. Беспросветная это жизнь.
В комнату вошла маменька Азалии, Нэнька даже не знала, как ее зовут, так как все тут ее так и называли — маменька. Женщина была крупной, громогласной и надменной.
— Ну чего ты вошкаешься! —рявкнула она на дочь, — Говорила я тебе намедни, чтобы точно ко времени на выходе ждала, господа не любят, когда опаздывают! Вот не найдет тебя жених на крыльце и уедет в другое место невесту искать.
Азалия глазками поморгала, вызывая крупные слезы.
— А ну, не реветь, — маменька мимоходом смела меня с пути, так что я врезалась в стену и замерла там, боясь, что пошевелюсь, меня совсем затопчут, — белила испортишь, опять танцовщиц вызывать, чтобы красоту навели, а времени нет, уже карета подъехала, да гости выходят.
Маменька взяла дочь за руку и потащила ее из комнаты, словно куклу. Видимо, у бедной Азалии от нервов ноги ходить перестали.
— Нэнька, быстро за мной пошла, негодница, — цыкнула на выходе маменька, — и не отсвечивай раньше времени, как скажу, подойдешь, каракуль свою на бумаге поставишь и ступай в свою каморку.
Я не поняла, что мне сказала маменька, но кивнула, не хватало еще затрещину получить, у этой бабы, это как здрасти сказать. Мне даже стало интересно: это что там за аристократ согласился жениться на вот этом всем. Даже я, далекая от высшего света, да и вообще от всего такого аристократического, понимала, что не чета эта
