не столько потому, что его фамилия Додж, сколько потому, что этот человек попытается уклониться от суда в десяти случаях из десяти.
— Джерри, — перебиваю я. — Да, ладно. Я не соглашаюсь на неорганические бананы в своих смузи. Почему ты думаешь, что буду советовать своему клиенту не согласиться на то, что, как мы оба знаем, будет вердиктом в мою пользу?
Он издает недовольный звук.
— Ты думаешь, что все твои дела — беспроигрышный вариант.
Джерри повезло, что я пытаюсь запихнуть в рот последнюю порцию взбитых сливок из «Старбакса», потому что это мешает мне заметить, что каждый раз, когда мы с ним сталкивались лицом к лицу в зале суда, дела решались в мою пользу.
— Ну же, Кэтрин, — уговаривает он. — Подумай о своем клиенте. Подумай о справедливости.
Я сминаю в кулаке мини-стаканчик и бросаю его в мусорное ведро.
— Хочешь поговорить о справедливости, Доджер? — спрашиваю я, намеренно произнося это прозвище. — Как насчет того, чтобы, пока будешь в Коннектикуте с родственниками, попросить у Санты пару яиц и хоть раз попытаться побороться за своего клиента.
Джерри устало и покорно вздыхает.
— Ладно. Мы сделаем все по-твоему, Кэтрин. Как всегда.
Он делает паузу.
— Мы ведь все равно увидимся с тобой в канун Нового года, верно?
О да. Я и Джерри? Вроде как друзья. А у меня их не так много.
— Конечно, — воодушевленно подтверждаю. — Я бы ни за что не пропустила. Ты уверен, что я не могу ничего принести? Сладости? Шампанское?
— Ни в коем случае, у нас будет много и того, и другого. И, кстати, ходят слухи, что у нас будет еще один повод отпраздновать, кроме нового года. Партнер, да?
Я рада, что он не видит, как я морщусь, и заставляю свой голос звучать бодро.
— Скрестим пальцы!
— Серьезно? Я думал, тебе уже сообщили...
— Эй, послушай, прости, что я только что чуть не откусила тебе голову, — перебиваю я, не только потому, что знаю, что мое буйство было жестоким даже для меня, но и потому, что...
Ну, я не хочу говорить о том, чтобы стать партнером.
— Пожалуйста, Кэтрин. Ты знаешь, что мне нравятся наши перепалки. Я отдаю столько же, сколько получаю.
Я поджала губы. Ну, насчет этого я не уверена...
И решаю закруглиться, пока я в выигрыше.
— Хорошего Рождества. Передай Джейми привет.
— Обязательно. Напомни мне еще раз, что ты собираешься делать на праздники?
— Упс, Джерри? Мне нужно бежать. Еще один звонок. — Я вешаю трубку. Мне немного не по себе от этой лжи, но это для его же блага, правда.
Как я уже говорила, у меня не так много друзей. Мои вьющиеся волосы и прыщи, может, и потускнели с возрастом, но мои острые края — нет. Поэтому стараюсь не обременять тех немногих людей, которым я небезразлична, правдой.
Гринч был одинок.
А одиночество?
В Рождество оно ранит сильнее всего.
ГЛАВА 2
TOM
23 декабря, 11:07
Знаете, кого я никогда не понимал?
Гринча.
Что это за человек, который ненавидит веселье праздничного сезона?
Ну, вообще-то, я точно знаю. Потому что женился на ней. И развелся с ней.
Но это уже история для другого дня, и под другим днем я имею в виду «никогда».
Давайте двигаться дальше.
Это не значит, что я выступаю в роли эльфа Бадди, или у меня есть костюм Санты, или что-то в этом роде. Но соврал бы, если бы сказал, что декабрь в Нью-Йорке — это не нечто особенное.
Возьмем, к примеру, знаменитую Пятую авеню Манхэттена. Конечно, на Рождество здесь немного многолюдно.
Ладно, хорошо. Очень многолюдно. В январе меня бы это просто взбесило.
Но в декабре?
На Пятой авеню витает своего рода уникальная заразительная энергия, которая исходит от огромной массы людей, пытающихся насладиться одними и теми же вещами в течение ограниченного времени. Знаковая рождественская ель в Рокфеллеровском центре, «Рокеттс»2, полдюжины катков, «Щелкунчик», праздничные витрины, сцены Рождества Христова в исторических церквях...
Не то чтобы я, как местный житель, увлекался всем этим. Но мне нравится знать, что все это есть.
Я провожу рукой по своему галстуку — красному, украшенному леденцами, подарку моей мамы — и глубоко вдыхаю.
Теперь мне нужно кое-что объяснить.
Вдыхать на Манхэттене? Рискованно. Очень рискованно. В «парфюме» Мидтауна обычно отчетливо слышны нотки мусора, выхлопных газов и лошадиных экскрементов. Спросите любого местного жителя о том, как пережить лето в этом городе, и он скажет, что дышать нужно ртом. Ну, если только ты не богат. Потому что тогда ты в Хэмптоне.
Но, опять же, Рождество в Нью-Йорке совсем другое. Оно пахнет так, как и должны пахнуть праздники в городе, начиная с ни с чем не сравнимого аромата, исходящего от продавца «горячих орешков» на углу.
(Обычно я бы пошутил насчет горячих орешков, но в декабре оставляю это без внимания).
В это время года каштаны — главная звезда шоу. Жареные на открытом огне и все такое. Но лично я предпочитаю арахис, обжаренный в меду.
Мое нынешнее удовлетворение спадает, совсем чуть-чуть, когда в голову закрадывается непрошеное воспоминание — эхо моего собственного Призрака ужасного прошлого Рождества, рассуждающего о том, что арахис на самом деле не орех. И что, если бы уличные торговцы имели хоть каплю самоуважения, они бы кричали «горячие бобовые».
Но я хорошо натренировался запихивать этот призрак туда, где ему самое место — глубоко в пещеру намеренно забытых воспоминаний.
Вернемся к запахам. К орехам примешивается запах выхлопных газов (признаться, даже декабрь не в силах его улучшить), и аромат жарящегося на улице мяса — и если вы сейчас испытываете отвращение, то, очевидно, не испытали удовольствия от вдыхания «гиро» на тихом углу улицы после полуночи, когда забыли поужинать.
Но сегодня в воздухе витает еще кое-что.
Снег. Вернее, надвигающийся снегопад, и если метеорологи знают, что к чему, то его будет чертова тонна.
Я люблю снег так же, как и все остальные. Во мне все еще живет частичка мальчика из Чикаго, который помнит, каково было услышать, что занятия в школе отменили, и вместо контрольной по математике мой день будет состоять из катания на санках с друзьями, бросания снежков в сестер и потягивания горячего шоколада с добавлением зефира.
Но в настоящее время это воспоминание о маленьком мальчике вытесняет слегка напряженный взрослый мужчина, которому нужно вернуться домой
