этим ответом погубил все дело, потому что теперь прогнать ее с моего коврика было бы невежливо.
Девчонка засмеялась:
— Ты смешно ходишь: как будто тебя кусают за пятки какие-то мыши.
— Эти гальки страшнее всяких мышей, — объяснил я странность своей походки и уселся рядом с ковриком. — Впиваются в подошвы.
— Это только в первые дни, привыкнешь, — утешила она меня. — Ты откуда приехал?
— Из Ленинграда. А ты откуда?
— Я здешняя, батумская.
Она и не думала уходить с моего коврика. Ей очень нравилось сидеть на моем коврике.
И тогда я не выдержал:
— У батумских у всех такая привычка — садиться на чужое место?
— А ленинградские все такие жадные? — ловко отбрила девчонка и сделала вид, что немедленно уходит.
— Сиди, я не гоню… — Я, наверное, покраснел, но сумел вывернуться. — Мне не жалко. Но мне было бы приятнее, если бы я сам предложил тебе посидеть на моем коврике.
Я подумал, что и в самом деле пригласил бы ее посидеть на таком прекрасном коврике, если бы она не плюхнулась на него без разрешения. И тогда я понял, почему папа так любит делать для других. Это приятно.
— Ты сам придумал такой коврик?
— Нет, — честно признался я. — Я не умею придумывать. Это папа придумал.
— Давай, наконец, познакомимся. Меня зовут Натия.
— А меня Мишка.
— Хочешь, я научу тебя придумывать, Мишка? — предложила она.
— Разве можно научить придумывать?
— Вполне можно.
Я попросил:
— Приведи пример!
— Пожалуйста… Вот тебе пример: ты сидишь на своем коврике.
— Это ты сидишь на моем коврике.
— А хоть бы и я. О чем ты думаешь, когда видишь, что я сижу?
Я думал о том, какая она вся прекрасно-шоколадно-коричневая и как приятно улыбается.
Но этого я не сказал, а сказал другое:
— Думаю, что тебе жарко и хочется искупаться.
Мне самому стало уже жарко. Очень напекло голову. Я достав из портфеля свою тельняшку и закрутил ее вокруг головы.
— Правильно думаешь, — сказала Натия притихшим голосом, глядя на мою голову. — А что ты думаешь дальше?
Она не отводила глаз от моей головы.
— Думаю, что на море сильный прибой и купаться тебе страшно.
— Это ты не очень правильно думаешь, — сказала она. — Но продолжай думать дальше.
— А чего продолжать?
— Ну, подумай, что я захотела встать и пойти к морю, чтобы искупаться.
— Ну, вставай… — я задумался. — Могу подать руку.
— Это ты правильно думаешь, — сказала она, — но неинтересно. Так каждый может, кто даже совсем не умеет придумывать.
— А что еще? На себе тебя понести, что ли?
— Ну вот, уже грубишь!
— Я не грублю, я соображаю.
— Тебе хорошо ходить по гальке?
— Видела же, что плохо… — В моей голове, обмотанной тельняшкой, сверкнула идея. Наверное, оттого, что Натия на нее так упорно смотрела. — Надо построить дорогу от моего, то есть от нашего, коврика до самого моря!
— Вот видишь! — закричала Натия, и лицо у нее стало счастливое. — Взял и придумал!
Сперва мы строили дорогу вдвоем. Я подносил плоские камни, а Натия укладывала их ровно и прямо. Потом, достаточно натренировав пяточный нерв, вернулся папа с каким-то очень кривым черным суком. Папа положил сук, стал нам помогать, и мы быстро докончили нашу дорогу до самого прибоя. С удовольствием и с визгом побегали по нашей прекрасной дороге. Пяткам ничего не было. Ходить удобнее даже, чем по асфальту.
— А помнишь, для чего мы построили дорогу? — крикнул я.
— Чтобы пойти к морю и искупаться! — сказала Натия.
— Вы не боитесь купаться в таком бушующем море? — спросил папа Натию, сделав большие и страшные глаза.
— Я каждый день плаваю! — засмеялась Натия.
Искупались мы все втроем замечательно. Натия плавала очень хорошо, не хуже меня, только не так быстро. Она свободно лежала на спине и умела при этом разговаривать. Лежа на спине, она рассказала нам, что живет вот в тех новых домах, которые отсюда видно, и что папа у нее старший лейтенант милиции Автандил Николаевич. И вообще, все, что она рассказывала, лежа на спине, было замечательно интересно. Хотелось, чтобы она рассказывала еще много и про Батуми, и про горы, и про Ботанический сад, и даже про Турцию, которую отсюда тоже хорошо видно.
Но папа велел плыть к берегу, потому что надо соблюдать режим и пора обедать.
— Не желаете ли отобедать с нами, Натия Автандиловна? — предложил папа этой тощей девчонке, которой, может быть, еще и десяти лет не исполнилось. — Гарантирую, что обед будет вкусный.
— Спасибо, но нет, — сказала Натия. — Я очень, конечно, желаю, но мне запрещено уходить с пляжа.
Вела она себя странно, поскучнела, и глаза были просто прикованы к моей тельняшке.
— Искренне сочувствую, но и одобряю ваше поведение, — сказал папа. — Не огорчайтесь. Послушание родительской воле, при всем его сиюминутном неудобстве, в будущем одарит вас прекрасными душевными качествами.
— Какими же одарит? — печально и с сомнением вздохнула Натия.
Папа сказал:
— Многими. И среди них самообладанием, внутренним равновесием, мудрым терпением и, главное, умением заглядывать в будущее и видеть дальше собственного носика.
Не знаю, убедил ли ее папа. Натия не улыбнулась.
Она улеглась на каменный коврик и стала смотреть на море. Надев свою тельняшку, я заметил, что ее глаза, вывернувшись почти на самый затылок, смотрят на меня не мигая.
Я все понял.
— Тебе хочется иметь тельняшку? — закричал я.
— Каждому хочется иметь тельняшку, — тихо сказала Натия.
Вы думаете, что раз у меня папа капитан, так это он раздобыл мне моряцкую тельняшку? Ничего подобного. Найти тельняшку для десятилетнего человека, каким бы он ни был крупным для своего возраста, это дело непосильное даже капитану. Это если кто и может сделать, то только мама. Помню, как я ныл, настаивал и умолял, напоминал и плакал до тех пор, пока мама не сказала, заломив над головой руки:
— Я больше не могу! У тебя мания! Тебя надо лечить!
— Мне надо тельняшку, — повторил я. — Как у папы.
— Папа вернется с моря и выпорет тебя! — закричала мама.
— Пусть он меня порет в тельняшке хоть каждый день, — сказал я.
— Бр-р-р-р… — вздрогнула мама, пошла в прихожую и надела пальто.
— Ты куда, за тельняшкой? — спросил я.
— Не знаю, — сказала мама. — Мне все равно. Я не могу жить в одной квартире с маньяком. Прощай, возможно, я больше не вернусь.
— Прощай, дорогая мама, — сказал я. — Между прочим, Колька из шестой квартиры говорил, что в Кронштадте на любой рост можно тельняшку купить.
— Ох! — всхлипнула мама. — Какое счастье, что не в Архангельске…
Она громко хлопнула
