— Вероятно, вы повредили голову сильнее, чем я предполагала, — ответила девушка. И голос у нее был совсем не ангельский: низкий, мягкий, бархатный, пьянящий, как бренди. Это был голос искушающего дьявола с ангельским лицом.
Несмотря на боль, Филипп был заинтригован. Кто эта девушка? И где он все-таки находится?
Девушка довольно резко поставила поднос на прикроватный столик — стекло и посуда зазвенели. Строгим, не терпящим возражений тоном она велела ему сесть. Стараясь не морщиться от боли, он повиновался, и она тут же буквально всучила ему миску с овсянкой.
— Терпеть не могу овсянку, — сказал он, отталкивая миску. Девушка ее не взяла. — Принесите мне что-нибудь другое и чаю с бренди, а раз уж вы здесь, еще одно одеяло. У вас здесь ужасные сквозняки. — Заметив, что она даже не пошевелилась, он добавил: — Я жду.
— В самом деле? — спросила она с таким нескрываемым сарказмом, что Филипп даже в таком состоянии не мог этого не заметить. — Пойду, скажу кухарке, которая только что приготовила завтрак на пятьдесят человек и теперь должна готовить обед, что неблагодарный больной, за которым мы из христианского милосердия ухаживали всю прошедшую неделю, требует «чего-нибудь другого». Ну а бренди мы здесь не держим.
«Нет бренди?» Ситуация складывалась просто ужасная. Чтобы хоть как-то отвлечься, Филипп попытался сосредоточиться на тарелке, которую продолжал держать в руках.
— Ну что ж, меня устроит и овсянка, — вздохнул Филипп.
Отразившееся на ее лице недовольство свидетельствовало о том, что девушка придерживается того же мнения. «Лицо рассерженного ангела, — подумал он. — Голос искусителя и манеры тюремного стражника. Пожалуй, лучше будет заставить себя съесть ложку этой чертовой каши».
На вкус каша была такой же отвратительной, как и на вид. Эта еда может навеять человеку мысль о том, что голодная смерть не так уж страшна.
— Может быть, вы скажете, где я нахожусь? — заговорил он, с усилием впихивая в себя еще одну ложку.
— Стэнбрукское аббатство, — ответила девушка. Филипп поперхнулся. Она постучала ему между лопатками. А потом эта злая девица рассмеялась:
— Думаю, что меньше всего вы хотели бы оказаться в этом месте. Впрочем, и мы не думали, что когда-нибудь здесь может появиться некто, похожий на вас. Но поскольку мы христианки и должны спасать заблудшие души, вы оказались у нас. Случилось это после того, как братья Слоун нашли вас почти бездыханным в какой-то канаве и привезли к нам. С этого момента мы и заботимся о вас.
— Стало быть, вам известно, кто я, — произнес он высокомерно, уязвленный ее дерзостью и бесцеремонностью, особенно неприятной потому, что, похоже, эта юная особа знала, что разговаривает с пэром Англии, а это положение, как ему казалось, должно было обеспечить если не приличную еду, то по крайней мере, некоторое уважение.
— Время от времени к нам попадают газеты, лорд Хантли. И, кроме того, настоятельница монастыря, вдовствующая графиня Бэмфорд, узнала вас.
Филипп понятия не имел, кто такая леди Бэмфорд, но это его не удивило. Он уже много лет не был в Англии и даже не вспоминал имена людей, с которыми ему когда-то доводилось встречаться. Но при его скандальной репутации не стоило удивляться тому, что здесь о его существовании знали многие совсем незнакомые ему люди.
— Понятно. Что ж, надеюсь, я у вас не задержусь. Думаю, уже сегодня ближе к вечеру я мог бы отсюда уехать.
— Мне бы этого очень хотелось, но боюсь, это невозможно, — живо ответила она. — Вы ранены в ногу, у вас сломаны три ребра, а на голове ужасная рана. Кроме того, у вас, похоже, сломан нос.
— Опять? — вслух удивился он. Она подняла брови. — Черт! Нос у меня раньше уже был сломан, — добавил Филипп устало, потирая скулу. Не мешало бы побриться, а то он, должно быть, выглядит как настоящий дикарь.
— Вы, похоже, завзятый бретер, — заметила девушка, и Филипп не стал ей возражать. — Вам не нравится каша? — спросила она, взглянув на почти полную миску, которую он так и не рискнул поставить на столик.
— Не нравится, — честно ответил он. — Ужасная гадость.
— Теперь понятно, откуда у вас так много ран, — ответила девушка, забирая у него миску.
Затем она взяла с подноса полотняные бинты и небольшую баночку с мазью. По-прежнему не церемонясь, девушка — «сердитый ангел» — положила одну маленькую руку ему на грудь и слегка подтолкнула, опрокидывая Филиппа на подушку.
Обрабатывала раны она молча. Сначала смазала порез на лбу. Он тоже молчал, хотя очень хотелось ругаться и жаловаться, потому что мазь начала щипать. Несмотря на боль во всем теле, Филипп остро ощущал, как ее нежные пальцы мягко поглаживают его кожу. И боль не помешала ему заметить ее красивую грудь, оказавшуюся прямо перед его глазами, когда девушка склонилась над ним. На ней было какое-то ужасное платье серого цвета, закрывавшее все почти до самой шеи, и белый передник, приколотый к платью булавкой. Даже через грубую ткань было видно, как напряглись ее груди. Очертания полной, округлой груди всего в нескольких дюймах от него. От его рта.
Филипп не стал отводить взгляд. Пусть он дворянин и джентльмен, но ведь заинтересованный взгляд еще никому не причинил вреда. Ничуть не смущаясь, девушка расстегнула пуговицы его рубахи и распахнула ее, обнажая грудь. Филипп с удовольствием подчинился, мимоходом заметив, что его одеяние очень похоже на женскую ночную сорочку.
— Что это на мне? — с подозрением спросил он.
— Можете поблагодарить Генриетту, нашу кухарку, это она одолжила вам одну из своих ночных рубашек. Это единственное, что подошло вам по размеру.
— Что ж, передайте ей мою благодарность, — сухо заметил Филипп.
Конечно, было бы лучше, если бы Генриетта приготовила ему приличную еду. Но, бросив взгляд на «сердитого ангела», он не решился произнести это вслух.
Какое облегчение — избавиться, пусть даже частично, — от треклятого женского одеяния и вместо грубой ткани почувствовать на своей груди теплые девичьи руки!
— А это от чего? — спросила она.
Он посмотрел на старый серый шрам на левом плече, по которому она водила пальцем.
— Обычная история, — ответил он, и собственный голос показался ему грубым. — Дуэль из-за какого-то пустяка.
— Наверняка из-за какой-то женщины, — произнесла она насмешливо.
— Карточная ссора, — поправил он.
Щеки девушки слегка порозовели, когда она откинула одеяло, чтобы осмотреть раненую ногу. Аккуратно забинтованная тонкой холстиной огнестрельная рана оказалась на середине бедра. Девушка осторожно начала разматывать бинт. Занимаясь этим, она говорила, и, хотя Филипп был еще, очень слаб, ее руки и голос вызвали в нем возбуждение.
— Доктор удалил пулю. Он сказал, что если не будет воспаления, вы быстро поправитесь, но хромота может остаться.
Она быстро нанесла мазь, и начала накладывать свежую повязку. Неожиданно резкая боль заставила Филиппа застонать. Не удержавшись, он поморщился.
