Нет, отчего же… – потерянно думал он. Явилась большаяобезьяна, видит – меня нет, забралась внутрь, подняла палубу – сам я не знаю,как это делается, но она сообразила, сообразительная такая была обезьяна,шестипалая, – подняла, значит, палубу… Что там в кораблях под палубой? Словом,нашла она аккумуляторы, взяла большой камень – и трах!… Очень большой камень,тонны в три весом, – и с размаху… Здоровенная такая обезьяна… Доконала онавсе-таки мой корабль своими булыжниками – два раза в стратосфере и вот здесь…Удивительная история… Такого, кажется, еще не бывало. Что же мне, однако,теперь делать? Хватятся меня, конечно, скоро, но даже когда хватятся, то врядли подумают, что такое возможно: корабль погиб, а пилот цел… Что же теперьбудет? Мама… Отец… Учитель…
Он повернулся спиной к пожару и пошел прочь. Он быстро шелвдоль реки; все вокруг было озарено красным светом; впереди металась,сокращаясь и вытягиваясь, его тень на траве, Справа начался лес, редкий,пахнущий прелью, трава сделалась мягкой и влажной. Две большие ночные птицы сшумом вырвались из-под ног и низко над водой потянули на ту сторону. Он мелькомподумал, что огонь может нагнать его, и тогда придется уходить вплавь и этобудет малоприятно; но красный свет вдруг померк и погас совсем, и он понял, чтопротивопожарные устройства, в отличие от него, разобрались все-таки, что кчему, и выполнили свое назначение с присущей им тщательностью. Он живопредставил себе закопченные оплавившиеся баллоны, нелепо торчащие посредигорячих обломков, испускающие тяжелые облака пирофага и очень собой довольные…
Спокойствие, думал он. Главное – не пороть горячку. Времяесть. Собственно говоря, у меня масса времени. Они могут искать меня добесконечности: корабля нет, и найти меня невозможно. А пока они не поймут, чтопроизошло, пока не убедятся окончательно, пока не будут полностью уверены, мамеони ничего не сообщат… А я уж тут что-нибудь придумаю.
Он миновал небольшую прохладную топь, продрался сквозь кустыи оказался на дороге, на старой потрескавшейся бетонной дороге, уходящей в лес.Он подошел к краю обрыва, ступая по бетонным плитам, и увидел ржавые, обросшиевьюном, фермы, остатки какого-то крупного решетчатого сооружения,полупогруженные в воду, а на той стороне – продолжение дороги, едва различимоепод светящимся небом. По-видимому, здесь когда-то был мост. И по-видимому, этотмост кому-то мешал, и его свалили в реку, отчего он не стал ни красивее, ниудобнее. Максим сел на край обрыва и спустил ноги. Он обследовал себя изнутри,убедился, что горячки не порет, и стал размышлять.
Главное я нашел. Вот тебе дорога. Плохая дорога, грубаядорога и к тому же старинная дорога, но все-таки это дорога, а на всехобитаемых планетах дороги ведут к тем, кто их строил. Что мне нужно? Пищи мнене нужно. То есть я бы поел, но это работают дремучие инстинкты, которые мысейчас подавим. Вода мне понадобится не раньше чем через сутки. Воздухухватает, хотя я предпочел бы, чтобы в атмосфере было поменьше углекислоты ирадиоактивной грязи. Так что ничего низменного мне не нужно. А нужен мненебольшой, прямо скажем, примитивный нуль-передатчик со спиральным ходом. Чтоможет быть проще примитивного нуль-передатчика? Только примитивныйнуль-аккумулятор… Он зажмурился, и в памяти отчетливо проступила схемапередатчика на позитронных эмиттерах. Будь у него детали, он собрал бы этуштуку в два счета, не раскрывая глаз. Он несколько раз мысленно проделалсборку, а когда раскрыл глаза, передатчика не было. И ничего не было. Робинзон,подумал он с некоторым даже интересом. Максим Крузое. Надо же, ничего у менянет. Шорты без карманов и кеды. Но зато остров у меня – обитаемый… А раз островобитаемый, значит, всегда остается надежда на примитивный нуль-передатчик. Онстарательно думал о нуль-передатчике, но у него плохо получалось. Он все времявидел маму, как ей сообщают: «Ваш сын пропал без вести», и какое у нее лицо, икак отец трет себе щеки и растерянно озирается, и как им холодно и пусто… Нет,сказал он себе. Об этом думать не разрешается. О чем угодно, только не об этом,иначе у меня ничего не получится. Приказываю и запрещаю. Приказываю не думать изапрещаю думать. Все. Он поднялся и пошел по дороге.
Лес, вначале робкий и редкий, понемногу смелел и подступал кдороге все ближе. Некоторые наглые молодые деревца взломали бетон и росли прямона шоссе. Видимо, дороге было несколько десятков лет – во всяком случае,несколько десятков лет ею не пользовались. Лес по сторонам становился все выше,все гуще, все глуше, кое-где ветви деревьев переплетались над головой. Сталотемно, то справа, то слева в чаще раздавались громкие гортанные возгласы.Что-то шевелилось там, шуршало, топотало. Один раз шагах в двадцати впередикто-то приземистый и темный, пригнувшись, перебежал дорогу. Звенела мошкара.Максиму вдруг пришло в голову, что край настолько запущен и дик, что людейможет не оказаться поблизости, что добираться до них придется несколько суток.Дремучие инстинкты пробудились и вновь напомнили о себе. Но Максим чувствовал,что здесь вокруг очень много живого мяса, что с голоду здесь не пропадешь, чтовсе это вряд ли будет вкусно, но зато интересно будет поохотиться, и посколькуо главном ему было думать запрещено, он стал вспоминать, как они охотились сОлегом и с егерем Адольфом – голыми руками, хитрость против хитрости, разумпротив инстинкта, сила против силы, трое суток не останавливаясь, гнать оленячерез бурелом, настигнуть и повалить на землю, схватив за рога… Оленей здесь,возможно, и нет, но в том, что здешняя дичь съедобна, сомневаться неприходится: стоит задуматься, отвлечься, и мошкара начинает неистово жрать, акак известно, съедобный на чужой планете с голоду не умрет… Недурно было быздесь заблудиться и провести годик-другой, скитаясь по лесам. Завел бы себеприятеля – волка какого-нибудь или медведя, ходили бы мы с ним на охоту,беседовали бы… Надоело бы, конечно, в конце концов… да и не похоже, чтобы вэтих лесах можно было бродить с приятностью: слишком много вокруг железа –дышать нечем… И потом все-таки сначала нужно собрать нуль-передатчик…
Он остановился, прислушиваясь. Где-то в глубине чащираздавался монотонный глухой рокот, и Максим вспомнил, что уже давно слышитэтот рокот, но только сейчас обратил на него внимание. Это было не животное ине водопад – это был механизм, какая-то варварская машина. Она храпела,взрыкивала, скрежетала металлом и распространяла неприятные ржавые запахи. Иона приближалась.
Максим пригнулся и, держась поближе к обочине, бесшумнопобежал навстречу, а потом остановился, едва не выскочив сходу на перекресток.Дорогу под прямым углом пересекало другое шоссе, очень грязное, с глубокимибезобразными колеями, с торчащими обломками бетонного покрытия, дурно пахнущееи очень, очень радиоактивное. Максим присел на корточки и поглядел влево. Рокотдвигателя и металлический скрежет надвигались оттуда. Почва под ногами началавздрагивать. Оно приближалось.
Через минуту оно появилось – бессмысленно огромное, горячее,смрадное, все из клепанного металла, попирающее дорогу чудовищными гусеницами,облепленными грязью, – не мчалось, не катилось – перло, горбатое, неопрятное,дребезжа отставшими листами железа, начиненное сырым плутонием пополам слантанидами, беспомощное, угрожающее, без людей, тупое и опасное – перевалилосьчерез перекресток и поперло дальше, хрустя и визжа раздавливаемым бетоном,оставив за собой хвост раскаленной духоты, скрылось в лесу и все рычало,ворочалось, взревывало, постепенно затихая в отдалении.
