однако всё равно понимал, что гляжу сейчас отнюдь не на городок планеты Земля. А на мегаполис будущего того мира, в котором люди даже не знают, что они могут быть не одни на просторах Вселенной.
***
И пускай холод стены создавал ощущение, что по ту сторону мне рад никто не будет, я всё равно пытался пробиться туда. Прожив близ дерева, чья крона возвысилась на высоте в десять метров и стала роскошной и пышной, я сам покрылся жизнью — из тени превратившись в нагого Адама. Тело моё выглядело вряд ли так, как за день до смерти, но так, как я бы желал его видеть. А потому легко было рассудить, что таким образом эта новая оболочка лишь отражала мою душу, нежели реально её обволакивала. Потому вместе с привычным цветом кожи ко мне не вернулись голод или жажда физические. Но ментальные сугубо нарастали. Вновь сводили с ума. Заставляя раздирать пальцы в кровь, крушить костяшки, расшибать лоб.
Боли, естественно, не было. Раны просто отвечали на мои позывы, показывая, какие «великие труды» я прилагаю, чтобы пробиться наружу. Исходя из этого, несложно было понять, что в определённый момент я сам разочаровался в своих шансах покинуть это место. Но моим спасение стало древо. А точнее единственная его ветка, что тоже вступила в борьбу со стеной. И получалось у неё куда успешней, так как ей удалось прорасти внутри толщи вечной мерзлоты. Я тут же потянул свои руки к разлому, желая кусочек за крупицей, но разобрать эту ненавистную хладную глыбу. Вместо этого из щели на меня хлынул поток жидкой желчи и отбросил прочь. Но эта воля (не понятно древа или стенки) вовсе не намерена была заставить меня прекратить. А лишь желала показать другой подход к решению проблемы.
Так как, встав и обернувшись, я заметил, что тот самый вечный путь теперь оказался прямо предо мной. На расстоянии в пару десятков шагов. Конечно, поначалу у меня были сомнения не этот счет. Сначала я, повинуясь упадничеству, поверил в то, что древо и стена слились, а мне рядом с ними делать было более нечего. Потому рассудил, что они меня прогоняли. Даже голоса, созданные собственным измученным разумом, я им для этого выдал. Но лишь расплакавшись, почти развалившись и вернувшись к состоянию тени, добравшись до пути я осознал, что на деле ищу на нём не приглашения начать его снова. А ищу того, кто примет мое приглашение присоединиться к моему непосильному труду.
Такую же тень, снующую беспокойно из стороны в сторону, что не готова принять вечность по тем или иным причинам. Искал я долго. Наверное, очередное столетие. Но, когда у тебя есть цель, то можно в неё вбухать и больше времени, нежели сожалеть о том, что ты мог потратить его всё на пустую праздность, так? И раз ищущий всегда найдет, как говорят, то и я не стал исключением.
***
Жаль лишь, что процесс разрушения стены далее пошел не совсем по тому плану, который я строил у себя в голове. Так как первый же мой новый работник, обретя приемлемый внешний облик, голос и характер тут же меня покинул. Ну, или если быть точнее, это я его отпустил. А как оказалось позже — провёл.
С той поры минула уже не одна сотня лет, и не один десяток таких же душ удалось мне вырвать из цикла упокоения. За что я не чувствую и капельки сожаления! Но ради чего? Ха, только чтобы кое-как на него ответить самому себе мне пришлось провести над собой такую умственную работу, который бы позавидовал я прежний (живой имеется в виду). Так как он не был личностью альтруистичной и ни за что не согласился бы просто так сидеть в сторонке, пока люди рядом «на халяву» получают то, о чем так жаждет он сам. Конечно, ни во что иное, кроме как возмущения и роптания это не вылилось. Однако, как говорят (или выдумал и проговорил много раз я сам), вера помогает легче переносить те или иные невзгоды. Особенно смерть. Так вот, я тоже нашел для себя веру. Веру в то, что…
***
— Я обязательно найду способ тебе попасть в этот мир! — давно я не слышал, чтобы эту, в какой-то мере уже почти клятву, мне давали с таким огнем в глазах.
Юноша предо мной обрел оболочку с чёрными волосами, красными глазами и бледным цветом кожи, отчего напоминал альбиноса. Обычно все здесь становились красавцами или красавицами, желавшими отчасти обольстить меня, дабы пройти. Но этот молодой человек брал своей харизмой и напором. Почти все из них верили, что должны заслужить у меня право попасть в мир за стеной. Мне даже в какой-то мере прижилась эта роль, а потому на свое тело я сумел натянуть еще и наряд некого загадочного мудреца с обширными робами, что укрывали почти всё мое тело и скрывали лицо. По настроению я менял их с богатых, наполненных краской и золотым пошивом на серые бедняцкие, дабы как-то разнообразить встречи со своими гостями.
— Конечно… — наконец ответил я, нарочно выдержав многозначительную паузу.
Но на этот раз я сделал так не только дабы немного пощекотать нервишки души напротив. А еще и потому, что вспомнил, отчего его слова заставили что-то всколыхнуться в моей душе. Ведь еще когда я нашел его раньше и провел досюда, то изначально принял его за другого человека. Того, который пришел вместе со мной к древу первым. Тогда еще лишь первая из его ветвей пронизывала стену, тогда как сейчас уже половина всего зеленого массива укрылась под покровом хладного стекла, а вершину могучей кроны стало почти невозможно разглядеть с основания.
Ныне же подушка разноцветных листьев устлала место моего пребывания, а сооруженные одним из первых прошедших качели нависли над одной из нижних веток. Поодаль стояла целая обелённая беседка, где я даже мог попивать чай. Но мне всё также больше всего нравилось прислонившись щекой к стеклу наблюдать за вечно движущимся миром снаружи. Так же как я раньше предпочитал делать в автобусах по пути от школы домой.
— … — я тяжело вздохнул, наблюдая за тем, как душа юноши просачивается сквозь стекло.
И поймал себя на мысли, что осыпаю его сугубо словами «молодой человек» и «юноша» лишь потому, что, пускай, сам запомнил лишь свой облик, который был его одногодкой, но намеренно возвышал себя до мудрого и наученного многими годами жизни и
