что король Даниэль, хотя он и принял корону из рук легата[6], отказался перейти в лоно истинной Церкви. Несмотря на все наши старания, он по сей день остался упрямым, исполненным гордыни еретиком! Надеюсь, вам известно также о том, что его святейшество римский папа Урбан, наместник престола святого Петра и владыка всех благочестивых христиан, призвал к войне против монголов, литовцев и русских схизматиков[7]!
— Да, мы об этом слышали, — кивнул головой заметно насторожившийся Варлаам.
— Так вот я призываю вас принять нашу единственно правильную христианскую веру! Вы три года живёте здесь, и из великого числа учеников университета вы, насколько я знаю, одни из лучших. Так ли, падре Доменико? Каким по счёту выпускником тривиума был Варлаам?
— Четвёртым, ваша эминенция.
— А Тихон?
— Шестым.
— И это из более чем сотни школяров! Похвально, молодые люди, весьма похвально. Так направьте же отныне ваши знания, ваш ум на служение истинной Церкви. Довольно пребывать вам в схизме! Даю вам три дня, чтобы вы приняли решение. Его святейшество папа…..
Молчавший доселе Тихон внезапно перебил архиепископа:
— Так ты что ж, изменниками нас почитаешь?! Почему должны мы принимать вашу веру?! Руссы мы, но не венгры, не немцы. У нас, на Руси, свои обычаи, своя, православная, вера. И вера — не кафтан, кой снять можно и в другой переоблачиться.
Архиепископ не выдержал и, разозлившись, закричал:
— Нечестивцы! Схизматики! Змеи! Упрямые заблудшие души! Да я вас в темницу брошу, я вас — на костёр! Вы смеете презреть волю самого папы! Это он, он повелевает вам креститься!
— Не распаляйте себя гневом, святой отец, — громким решительным голосом прервал его Варлаам. — Мы ведь как думаем? Вот примем мы католичество, воротимся в Галич, и как встретит нас князь Даниил? Хлебом-солью? Нет, он нас в поруб[8] как отметчиков[9] посадит, под запоры крепкие, и будем мы там сидеть без толку, пока не окончим жизни свои. Ну, и какой в этом смысл? А вот если останемся мы православными, совсем иной приём на Руси нас ожидает. Тогда сможем мы как-то на князя повлиять. Тихонько, подспудно будем склонять его к союзу с папою. Вы ведь больше хотите, верно, чтоб он католиком стал, а не мы. Ибо где князь, там и держава. Мы же — всего лишь княжеские слуги.
Архиепископ, щуря маленькие глазки, багровел от ярости.
— Схизматики! — заорал он. — Да будьте вы прокляты, прокляты! Гореть вам в аду! Если не примете истинной веры, так и знайте: доберусь я до вас! Жалкие безумцы! Еретики! Да я вас — на костёр!
Вскочив со скамьи, он стремглав выбежал из палаты. Из коридора донеслась его громкая брань.
— Ступайте! Оставьте меня одного! — приказал школярам насупившийся падре Доменико.
Школяры послушно вернулись к себе в покой.
— Ну и болван же этот архиепископ! Ну и пень! — с презрением промолвил Варлаам. — Сдаётся мне, он ничего не понял из того, что я говорил. Такие, как он, упрямы и тупы, как ослы. Вот велел ему папа, и теперь он исполняет его волю, не разбирая, для чего.
— А ты, друже, что, воистину стал бы князя к латинству склонять? — хитровато прищурившись, спросил его Тихон.
— Да нет, конечно. Это я так говорил, чтоб от него отделаться.
— Тогда, выходит, право слово, не столь уж и туп бискуп[10] сей. Не поверил он тебе, вот и раскричался.
Друзья посмотрели друг на друга и невольно рассмеялись.
— Вот что, Тихон, — оборвал нежданное веселье Варлаам. — Думаю, надо нам отсюда ноги уносить, и чем скорей, тем лучше.
— Покуда мы здесь, в университете, нам ничто не грозит. Падре Доменико не позволит…
— Падре Доменико и рад бы, но не сможет уберечь нас от костра. Надо бежать, друг. Вот что. Пойдём-ка перетолкуем с ним.
Школяры поднялись обратно в палату ректора.
— Падре Доменико! Позвольте. — Уловив короткий кивок седовласого наставника, Варлаам подошёл к столу и сказал: — Я знаю, вы были добры к нам с Тихоном. И я прошу вас оказать нам услугу, быть может, последнюю. Дайте нам добрых лошадей, чтоб доскакать до Венеции. Мы должны бежать. Мы знаем, что нас ждёт при отказе стать католиками.
Падре Доменико горестно вздохнул и закачал головой.
— Мне будет так жаль расстаться с вами, дети мои возлюбленные! Но ты прав, Варлаам. Вам следует уехать из Падуи и возвратиться к себе на родину. Я дам вам письмо к одному своему старинному приятелю, Джузеппе Коломбини. Он капитан торгового судна и возит товары из Венеции в Задар[11]. Доберётесь до Кроации, там вас не тронут. Бан[12] и король Бела[13] пребывают в мире и дружбе с князем Даниилом.
— Мы благодарны вам, падре, за помощь, — опустив голову, проникновенно вымолвил Варлаам.
— Нам так жаль покидать школу! — воскликнул Тихон.
По щеке его скатилась слеза. Глядя на него, прослезился и падре Доменико.
Порывисто вскочив, он заключил обоих школяров в объятия.
— Помните, помните, как вам было здесь хорошо, возлюбленные дети! — шептал он, всхлипывая. — И да пребудет с вами Бог! Помните, что и вы, и мы — христиане!
…Вечером Тихон и Варлаам, сменив плащи школяров на жупаны тонкого сукна, навьючив свой скудный скарб на легконогих саврасых жеребцов, выехали из университетских ворот.
— Надо спешить. Скоро сумерки, стража закроет все городские врата, — говорил Варлаам.
— Успеем, — беспечно отмахнулся Тихон. — Мне, друже, надобно тут… — Он замялся. — Дельце одно спроворить. Дак ты езжай, я тя догоню.
— Какое ещё дельце? — подозрительно покосился на товарища Варлаам. — С девкой свидеться! — Догадался он и сплюнул от негодования. — Ну, нашёл тоже час!
— Да я вборзе.
— Поедем вместе. Не бросать же тебя тут одного. Где она живёт, твоя разлюбезная?
— Возле Палаццо делла Раджоне.
— Близкий свет! Ну что ж, скачем.
Друзья поторопили жеребцов.
Возле одного из высоких каменных домов, примыкающих к площади Трав, Тихон остановился, спешился и прислушался.
В вечерний час тишина и покой царили вокруг величественных зданий с мраморными портиками[14]. Лёгкий ветерок обдувал разгорячённые скачкой лица. Где-то вдали раздавалась негромкая песня лютниста. Тихон бросил в решётчатое забранное зелёным богемским[15] стеклом оконце камешек. Тотчас в
