внешний лифт движется, новые плакаты с отметкой лучших учеников появились на самом заметном месте.
Только бы не удариться головой! А то от моей сообразительности, несвойственной для такого возраста (прям цитирую отца) не останется и следа. Только не головой! И только бы не придушить птицу! Я же запихнула ее в рюкзак, и сейчас лечу вверх головой, а значит, рюкзак окажется внизу.
Зажмурилась. Что будет, то будет. Умру — станет легче.
— Поймал! — слышу над ухом мужской голос, одновременно ощущаю, как мое тело мягко опустилось в чьи-то руки. Так мягко, будто я и не летела только что с верхней точки лестницы вниз со скоростью клюнутой куропатки.
Мужское тело, к которому я невольно прижалась, даже не пошатнулось, но я себя явно ощущаю в невесомости. Глаза не открываю. Я умерла. Лучше уж так. Меня ведь наверняка поймал кто-то из учителей. Сейчас начнется лекция о том, как нехорошо сбегать с уроков, что нужно быть осторожнее, и вообще бегать по школе запрещено.
Собрала последние силы, приоткрыла один глаз. Ничего не вижу, кроме пустого холла. Легче хотя бы от того, что в этот раз свидетелей моего фиаско меньше. Бранящую лекцию я переживу. Не впервой. Надо поскорее выбираться.
— Пожалуйста, поставьте меня на ноги.
Открыла уже оба глаза. Смотрю на мужчину, лицо которого мне незнакомо. Уверена, что посторонних в школе быть не может. На учителя он не похож, на уборщика тем более. Вообще не пойму, кто тут гуляет, пока везде уроки, да еще и благотворительностью занимается, спасая неуклюжих неудачниц.
— Пожалуйста, поставьте, — повторяю просьбу, потому что после предыдущего раза ожидаемого эффекта не последовало. — Э-э-эй, мужчина, вы меня слышите?
Я уже смелее смотрю на темноволосого статного в белой рубашке. Именно к ней я оказалась прижата одним своим худым боком. Надеюсь, что в рюкзаке мое магическое существо еще не подохло.
— Вы в порядке? Я вас больно ударила? — смотрю в лицо, насколько это возможно с такого странного положения. Моя голова зависла над мужским плечом, шея уже начала болеть. А уложить себя на незнакомого мужчину полностью как-то… страшно.
— В порядке, — на выдохе ответил мой спаситель, и сразу поставил меня на ноги, даже поправив при этом мою скромную и страшную юбку. Почему-то на секунду стало стыдно из-за своей старой одежды. Стыдно от того, что ее пришлось трогать этому мужчине, который одет в идеальную белую рубашку. Одежда на нем такая, будто только что постирана и отпарена. Ни складочки, ни пятнышка. Идеально гладкая, чистая, еще и пахнет свежо. Зачем я уловила последнее… не знаю.
— Спасибо, — слегка дернула губами. Это была попытка улыбнуться. Но я не успела до конца изобразить вину и благодарность, потому что из моего рюкзака выпорхнула птица. Да. Не опять, а снова.
— Ну куда же ты?! Вернись! — ору в пустом холле, улавливая одновременно отзвуки собственного голоса. Он будто отражается от пустых стен, возвращается в мои уши и оглушает. — Пожалуйста, нет!
Моя птица вот-вот вылетит из школы, в те самые широкие двери, чтоб им провалиться! Только я сделала попытку рвануть к выходу, как меня остановила мужская рука. Буквально преградила мне дорогу, и я повисла на ней, поддавшись в этот раз панике и страху одновременно. До слез еще дело не дошло, это нахлынет в тот момент, когда я останусь одна и вспомню весь этот ужасный день.
— Подожди, — мужчина взмахнул рукой, легко, красиво, как волшебник из сказок, и моя птица сделала круг по холлу и плавно опустилась мне на плечо.
— Ого, — едва выдавила я, — красиво, — посматриваю на свою птицу с близкого расстояния, — привет, друг!
— Али к вашим услугам, госпожа! — проскрежетал над ухом милый голосок.
— Али… — повторила завороженно. На секунду забыла, что я тут не одна, что я вообще в школе, и нужно скорее бежать домой. — Спасибо! Большое спасибо! Не знаю, как вы это сделали! Мне бы такую помощь полчаса назад…
— Не за что, — незнакомец смотрит на меня так, будто вокруг моего рта все еще остатки завтрака. Захотелось вытереть рот рукавом, но ради приличий сдержала порыв. Мужчина до сих пор держит меня за руку, и почему-то не отпускает. Стало не по себе от этого, а еще от его странного взгляда. Я сделала попытку высвободить руку, но он ее удержал, сделала вторую попытку, но на этот раз более раздраженно, и была освобождена.
— Спасибо, — благодарю коротко, хочу поскорее удалиться. Делаю шаг назад, не поворачиваясь к незнакомцу спиной, пячусь, все больше отдаляясь. Он застыл в странной позе, провожает меня взглядом. Хотя нет… его глаза скорее смотрят в одну точку, будто мысленно человек отсутствует. Наверное, я выгляжу так же странно, когда задумаюсь или замечтаюсь. Продолжаю движение в выбранном направлении.
— Постой, — незнакомец ожил, когда я уже задки дошла до выхода.
Появился соблазн броситься к двери и бежать, бежать, бежать, куда глаза глядят. А лучше домой, чтобы наконец-то рассказать всем, что я — птица! Я буду летать! И я вовсе не бесталанный маг.
— Как тебя зовут? — мужчина оказался рядом со мной в одну секунду, я оглянулась по сторонам, выискивая, есть ли здесь еще кто-нибудь, кроме нас двоих. Но нет, никого вокруг. На его вопрос отрицательно качаю головой. — Скажи, как тебя зовут.
— Пожалуйста, не докладывайте директору об этом, у меня и так будут проблемы с учителем истории. Я же не специально. Он сам пришел, — киваю на своего питомца, который в этот раз тихо сидит в рюкзаке, не порываясь выйти в отверстие, которое я оставила для поступления воздуха и света.
— Я не собираюсь докладывать. Как тебя зовут?
— Лаури… Лаурина, — отвечаю несмело, но правдиво.
— Лаурина… — произнес мое имя протяжно, ждет, что я добавлю фамилию, спрашивает глазами.
— Катарис. Лаурина Катарис. Я из девятого «К». Пожалуйста, не нужно к директору. Я там вчера была.
Он усмехнулся. Кажется, даже его глаза смеются. Светло-карие. Такие добрые.
— Лаурина, послушай меня внимательно, — его лицо стало серьезным. — Никому, никогда не говори, кто твоя птица. Слышишь меня? — Незнакомец положил обе ладони на мои плечи, наклонился, смотрит в глаза. — Никому и никогда. Поняла?
— Весь класс видел мою птицу, так что уже поздно. Всем и так ясно, что я — голубь или… голубка, — говорю озадачено, хмурю лицо, хотя мама каждый день напоминает, что к тридцати годам я стану страшной и морщинистой, если продолжу так хмуриться.
— Сколько тебе лет, Лаури?
— Пятнадцать.
Он тяжело вздохнул, что-то проглотил, но контакт в глаза не прервал.
— Твой питомец особенный. Это не голубь, лишь маскировка.
